Одного поля ягоды
Шрифт:
Гермиона взглянула в сторону, где Том не делал никаких записей. Он подпёр подбородок своей ладонью, его глаза были наполовину прикрыты, и он выглядел странно созерцательным. Осмотревшись, она заметила, что бoльшая часть класса сидела с остекленевшими лицами, больше, чем обычно на лекции Слагхорна, когда он отклонялся от темы: там, где он начинал свой разговор о приготовлении зелья текущего дня, он заканчивал его обличительной речью о растущих ценах на яйца огневицы и наглости любых поставщиков, которые осмелились ошибочно маркировать низкопробные образцы как ингредиенты высшего класса.
«Должно быть, это пары зелья», — поняла Гермиона.
Она опознала содержимое образцового котла Слагхорна в начале
Для неё эти пары были сочетанием библиотеки и канцелярского магазина: нового пергамента, кожаных окладов, чернил в бутылке и душистого аромата полироля из лимонного масла, который она соотносила с книжными полками и закоулками для учёбы в библиотеке Хогвартса. Она смогла распознать и более приглушённые ноты: она чуяла запах чая, который любила пить во время полуночных занятий, но который был лакомством в другое время, и свежий запах какого-то мыла. Оно не было её, которое было скорее цветочным, чем травяным, и она не могла опознать его в фирме стирального порошка, который покупала её мама дома, и ни в одном из брусков своих соседок в их общей ванной.
Она посчитала отсутствие отклика на Амортенцию — ошеломление, потерю ясности ума — в некоторой мере необычным. Конечно, она заметила влечение, которое в учебнике описывалось как «флёр романтики» зелья, но это не было особенно убедительно для неё: это было чем-то, что можно проанализировать в определённом умственном состоянии, пока остальная часть её разума оставалась совершенно ясной. Когда она направляла всё своё внимание на один элемент аромата, таким же образом, как можно было сконцентрироваться на одном конкретном аромате на полке для специй, было легче не заметить неестественную привлекательность Амортенции.
Это была медитативная техника, о которой ей рассказал мистер Пацек несколько лет назад, и которая упоминалась в книге, которую одолжила у Нотта. Второстепенная техника, как описывала книга, которая предшествовала самостоятельной тренировке по полному освобождению разума от сознательной мысли — знак обученного окклюмента. Она бы считала это невозможной задачей, если бы книга не подтверждала, что это можно было сделать, хоть и не без большого количества усилий и практики.
Идеал: сузить фокус разума, изъять сознательную мысль из телесного восприятия, создать разделения — отделы — между каждой функцией разума, чтобы обученный окклюмент при крайней нужде мог проглотить сырое мясо кита, не поморщившись от вкуса, или наложить жгут и прижечь собственные конечности в случае чрезвычайной ситуации на грани жизни или смерти.
Гермиона считала эти примеры чрезмерными, но она видела их полезность: речь шла о том, чтобы научиться игнорировать импульсы, будь то естественная внутренняя реакция на боль или внешнее принуждение, вызванное магией.
Легилименция, как она прочла, была одним из многих способов колебания направления человеческой мысли. Другие вещи, которые могли затронуть разум: чары принуждения, Конфундус, Империус, врождённые способности некоторых магических существ, таких как вейлы, сирены, дементоры и фениксы. Зелья, это конкретное зелье, и его пары могли это сделать, однако ментальное искусство окклюменции могло помочь немногим, если Амортенцию употребить внутренне, а не просто вдыхать. Было логично, что Мастер зельеварения вроде профессора Слагхорна научился защищать себя против побочных эффектов, хотя было интересно, очень интересно, что Том казался таким же собранным, как и она.
Грудь Тома вздымалась и опадала от его глубокого вдыхания
Когда занятие закончилось, Гермиона спросила Тома о мыслях по поводу урока.
— Я не заметила, чтобы кто-то переживал об Амортенции и о том, насколько она опасная, — отметила Гермиона по дороге на обед в Большом зале. — Я видела, что у половины класса текла слюна по партам! В учебнике есть целый список предостережений в сносках, но никто их не читает, а вместо того, чтобы перечислить их, Слагхорн провёл больше времени за объяснением, как заменить жемчуг выращенным для более дешёвого зелья. Как будто кто-то из нас когда-либо станет варить Амортенцию для себя.
— Кто-то, может, и станет, — сказал Том, — если они купятся на поверье в том, что запах Амортенции определит, на ком они женятся в будущем… Но, учитывая, что это те же люди, кто верит гороскопам так сильно, что не спят три ночи подряд, рассчитывая восход Венеры, их суждениям лучше не доверять. Я всё равно не уверен, как это работает: в учебнике сказано, что запахи еды достаточно распространены. Уверен, даже самая старая из старых дев поколебалась бы с выходом замуж за пирог с почками.
— У тебя был запах еды? — спросила Гермиона. У неё был напиток, но это было достаточно близко, чтобы считаться.
— Помимо прочего, — бесстрастно сказал Том.
— О?
— А что у тебя?
— Книги и пергамент. Хорошего сорта, ну, знаешь, тяжёлый пергамент цвета слоновой кости, который в «Писарро» продаётся на дюймы, — сказала Гермиона, описывая запах, который опознала первым, но она без сомнений знала, что это такое, в отличие от последнего, над которым до сих пор ломала голову.
Она имела в виду дорогие свитки высококлассного пергамента в канцелярском магазине на задворках Хогсмида, который помощник продавца должен был отрезать по заказу. Ученики запасались пергаментом подешевле с передних полок, но над этим дорогим пергаментом Гермиона задерживалась в каждое посещение. Он был таким толстым и тяжёлым, что концы не закручивались, стоило ей отвернуться. Пергаменту обычного качества требовались промокашки и пресс-папье, чтобы предотвратить заворачивание концов. Использование такой бумаги Гермиона не могла обосновать для ежедневного использования, только для итоговых проектов по её любимым предметам: нумерологии и рунам. И эта же бумага использовалась в самых ценных книгах из запретной секции, антикварных гримуарах, написанных от руки и пером, а не выпущенных массово, как их школьные учебники.
— У меня тоже он был, — сказал Том, прозвучав очень довольным собой.
— Там было что-то ещё… — неуверенно говорила Гермиона, задержавшись на секунду, чтобы пропустить первогодок Хаффлпаффа вперёд. Они держались за руки, чтобы не потеряться в лабиринте коридоров, ведущих в подземелья, от вида которых Том тихонько фыркнул себе под нос.
— …Я не смогла понять, что это было, но пахло знакомо, — продолжила Гермиона. — Вроде какого-то мыла или одеколона. Я всё ещё не знаю, что это. Мне надо будет подняться в спальню перед ужином, чтобы узнать, чем пользуются другие девочки.
Глаза Тома сузились:
— Ты серьёзно подумала, что твоё зелье пахло как одна из девочек из Рейвенкло? Это нелепая идея — кто бы это вообще мог быть? Гаттеридж? Шелтон? Хорошо бы не Эллерби: она раздолбайка.
— Не говори мне, что ты веришь в предсказания по Амортенции, — сказала Гермиона со следами упрёка. — У меня ни малейшего представления, почему остальные считают это романтичным: профессор Слагхорн пропустил технику безопасности, но очевидно, что ничто в этом никак не связано с настоящей любовью.