Одного поля ягоды

babylonsheep

Под поверхностью воды что-то бледное и серебристое крутилось взад-вперёд, извилистое, как угорь, с интеллигентным угрожающим видом, которым не обладал ни один знакомый ему вид рыб.

Акромантул вздрогнул и выпустил один пронзительный свистящий звук.

Том открыл восьмую шоколадную лягушку, сдирая картонную крышку левой рукой. Правой он схватил палочку, поднял её с колен и вверх к борту лодки, стараясь не делать резких движений.

В этот раз, когда лягушка выпрыгнула с лодки, и серебряная вспышка поспешила встретить её на поверхности воды, Том был готов.

— Остолбеней!

Том просунул палочку в рукав и протолкнулся мимо акромантула, схватив руль и подтолкнув лодку на несколько ярдов влево —

он почти услышал голос Гермионы, напоминавшей ему в её очаровательно-педантичной манере, что это правильно называть левый борт, бакборт, противосолонь или каким-то другим морским термином, который ему был безразличен, — и дерево скрипело под ним, раскачиваясь, когда нос поворачивался против нарастающего ветра. Подол его мантии развевался по ветру, как парус, и на мгновение Том был ослеплён, когда галстук хлопнул его по лицу. Но вскоре он подвёл лодку к отрезку сверкающего серебра, покачивающемуся на поверхности воды, и, когда перевернул её, схватив за ближайшую конечность, он впервые увидел русалку вблизи.

Она ничуть не была похожа на русалку на витраже, величавшую ванную старост, которая выглядела более подходящей для бань султана в «Le Jardin Parfume», чем купального помещения студентов. Та русалка была девой с глазами с поволокой и гривой рыже-золотистых волос, которые она расчёсывала обломком ракушки. Когда она не укладывала свои волосы, она разваливалась на своём камне и наблюдала за проходящими купальщиками с невинным выражением любопытства.

Эта русалка, которую Том тащил за волосы на другую сторону лодки, выглядела как половина рыбы. Её волосы были зелёными и сбитыми в колтуны, её кожа была гладкой и склизкой на ощупь, покрытая слоем вязкой, как у слизняка, прозрачной слизи. Её рот был шире человеческого, надрез от щеки до щеки, и внутри её рта было несколько рядов зубов, как в челюстях акулы. Чем больше Том смотрел, тем больше различий он видел между ней и им: жабры на её сером горле, распахивающиеся и трепетавшие, когда он вытащил существо из воды; покрытый серебряными чешуйками хвост, украшенный рядом острых шипов, продолжавших линию позвоночника; холодную безволосую кожу, испещрённую отметинами на спине и плечах, напоминавшими плоть трупа после того, как кровь застоялась и осела…

«Министерство называет этих существ зверьми, — подумал Том. — Ну, теперь я думаю, я могу понять их рассуждение».

— Скажи мне, если почувствуешь других, — сказал Том акромантулу, который забился в свою часть лодки, наблюдая за тем, как Том тащит верхнюю часть русалки в сторону. В глубине тоннелей под школой Нотт упомянул, что русалки сбиваются в группы, чтобы загнать и нейтрализовать смертельную угрозу. Придя к этому плану, Том признал, что не может просто убить русалку, даже если это будет самый простой поступок — и самый прибыльный. Поэтому он подстраивался.

Из-под деревянной доски сидения Том вытащил маленький мешочек, содержащий предметы первой необходимости, которые Гермиона собрала для их путешествия в Тайную комнату. Пузырьки зелий, бинты, ножницы и бутылка коричневого стекла, содержащая раствор йода, чья этикетка говорила о том, что Гермиона стащила её из клиники родителей. Том дополнил мешочек своим собственным запасом зелий и пустыми флаконами, которые он использовал для сбора яда акромантула, чтобы продать их в таверне в Хогсмиде.

Он принялся за свой «сбор урожая» с методичной эффективностью, начав с подстригания ногтей, а затем зелёных волос, выжимая воду из мотков в кулаке, прежде чем запихнуть их в пузырёк. Он взял образцы чешуи, позвонков, а когда закончил, достал серебряный клинок для зельеварения и, поворачивая перепончатую руку туда-сюда, некоторое время размышлял, где лучше всего взять кровь.

Акромантул подошёл, щёлкая когтями по дереву:

— Пульс горячее всего в суставе.

— В локте? — спросил Том.

— Верхнем

суставе, — сказал акромантул, проводя передним когтем по плечу русалки до подмышки. — Вот тут. Тепло. Вы не чувствуете его?

— Нет, — сказал Том, переворачивая обмякшее тело, чтобы изучить место, на которое показал акромантул. — Покажи мне.

Быстрый удар когтём, и кровь начала вяло течь из разреза. Густая кровь, темнее человеческой, оттенка красного, который был не совсем фиолетовым, но его нельзя было описать ни одним из терминов — алым, малиновым или пунцовым, — которые люди часто использовали для обозначения свежей человеческой крови. Том решил назвать его тёмно-винным цветом и задался вопросом, какими волшебными свойствами он обладает. У акромантулов была голубая кровь, полезная при тестировании зелий — цвет крови менялся в зависимости от зелья, с которым она была смешана, и это стало способом оценить силу коммерческих партий зелий.

Сначала один пузырёк, запечатанный и убранный в сторону, затем второй, потом третий. Том собирал кровь с помощью палочки, пока акромантул смотрел на него восемью немигающими глазами.

— Вы сохраните его? — спросил акромантул.

— Нет, — ответил Том. — Я выброшу её, когда закончу.

— Какое расточительство, — сказал он. — Оно такое свежее…

— Если ты хочешь рыбы, я добуду тебе рыбы, — сказал Том, слишком занятый сбором, чтобы спорить.

— Но я голоден, — заныл акромантул. — И я могу почувствовать, какое оно нежное и тёплое. Такое тёплое, я чувствую, что теку. Оно двигается так, как ничто, что я пробовал раньше. Оно двигается, ах, оно двигается…

И пока он говорил, Том почувствовал под своей рукой малейшее подёргивание мышц на плече русалки — и тогда глаза русалки открылись, янтарная склера с плоским овальным зрачком, и она уставилась на Тома, на его руки, полные хрустальных флаконов, заполненных кровью.

В следующую секунду лодка сильно качнулась, и хрустальные пузырьки вылетели из рук Тома и с грохотом упали на дно лодки. Самого Тома отбросило в сторону, его голова ударилась о край. В голове у него звенело. Во рту был привкус соли и железа. Когда он оттолкнулся, чтобы сесть, лодка всё ещё раскачивалась, акромантул пронзительно кричал с оглушительным визгом, а русалка боролась на скамейке, жабры хлопали, открываясь и закрываясь, открываясь и закрываясь, как ставни в шторм, свободно раздуваемые завывающим ветром.

Её хвост хлоп-хлоп-хлопал, стуча по внешней стороне лодки. В пропитанном кровью хаосе — ведь внутренности лодки были забрызганы винно-красной кровью — стук был единственной степенной вещью, за которую Том мог уцепиться в своём дезориентированном состоянии, пока кровь, его собственная малиново-красная человеческая кровь, стекала из разбитой губы по его подбородку и воротнику.

— Нет, — выл акромантул, суетясь вокруг своего сундука, который Том оставил открытым на дне лодки, но он захлопнулся, когда русалка очнулась и постаралась сбежать. — Нет, нет, нет!

«Заткнись, — подумал Том. — Я не могу думать в этом чёртовом шуме».

— А-акцио, — пробормотал он покрытыми корками губами. Том покашлял, прочистил горло и выплюнул полный рот кровавой мокроты в воду. — Акцио, палочка.

Палочка прилетела в его руку:

— Остолбеней.

Стук прекратился.

Том упал на колени, открыв одной рукой веки русалки, а второй прислоняя палочку к её виску.

Сад ветвей водорослей струился в невидимых течениях Великого озера. Холодная вода, хрустящая, свежая, талая вода, принесённая с далёкой снеговой линии, смешанная с тёплой водой, яркой на солнце и белой пеной на поющем ветру, несущей торфяной привкус отходов сухопутных жителей. Но — здесь, сейчас, высоко сверху, — у поверхности началась необъяснимая дрожь, бормочущий голос диссонанса в знакомой гармонии, почти узнаваемой, но что-то в этом казалось… чуждым.