Одного поля ягоды
Шрифт:
Гермиона, решив расставить точки над i, отложила в сторону стопку тренировочных экзаменационных вопросов и достала чистый лист пергамента, прижав скручивающиеся концы чернильницей.
Дорогая мадам Гардинер,
Вы можете помнить нашу встречу в апреле прошлого года, когда Томас Бертрам представил меня как его помощника редактора, Гермиону Риддл. Как преданный читатель статей мистера Бертрама, вы знаете, что его статьи направлены на улучшение эффективности в домоводстве и повышение удобства жизни ведьм, следящих за домом, по всей Британии. Но как ведьма я давно считаю, что «Вестник ведьмы» должен быть ориентирован на всех ведьм, а не
Как работающая ведьма, я бы хотела спросить Вас об условиях работы в Министерстве магии…
«Солидарность», — подумала Гермиона. Она написала письмо с объяснениями Тома об убедительной риторике, проглядывающими из уголка её сознания. Казалось, так делать неискренне — не совсем вероломно, поскольку расстановка слов была сделана так, чтобы они были двусмысленными, но не ложными, — но какая-то её часть страдала от веса вины от этого намеренного введения в заблуждение. Её логическая сторона выиграла: это ведь Том разговаривал за неё, Том, кто назвал себя «Томас Бертрам» в атриуме Министерства, и он, кто назвал её «Гермиона Риддл».
И она подписалась «Гермиона» внизу страницы, своим собственным именем, поэтому это тоже не было ложью.
Когда она всунула сложенное письмо в свой ежедневник, чтобы отправить его со следующей порцией писем маме с папой в Лондон, она нашла новое сообщение, написанное почерком Нотта, в конце своей книги.
Риддл снова покинул спальню. 11:52
Она написала в ответ: «Думаешь, он пошёл в К?»
Гермиона подчеркнула букву на случай, если Нотт не догадается, что она имела в виду.
Он не попросил ковёр, — написал Нотт через четверть часа. — И не вернулся, пропахнув туалетом, тоже.
Это не признак того, что он отступился от неё…
А ты когда-либо видела, чтобы он отступался от _чего_бы_то_ни_было_?
====== Глава 41. Сок из петрушки ======
1944
Комната была пустой, и всё было ложью.
Это утверждение не выходило у Тома из головы. Оно отдавалось эхом, росло и трансформировалось с каждым повторением, пока его первоначальное значение не исчезло в его сознании, а поверхность не начала отслаиваться, открывая ему истинную форму, скрывающуюся под фасадом неприятной правды.
Обвинение.
Каждое утро перед уроками Том ел свой завтрак на дальнем конце стола Слизерина под знамёнами факультета, бархатные змеи в зелёном и серебряном вздымались в извилистых спиралях и шипели на другие ожившие знамёна — резвящихся львов, дремлющих барсуков и высокомерных орлов. По пути в свою спальню он проходил Вестибюль, и свет факелов мерцал по ряду песочных часов, изумруды, сгрудившиеся в нижней половине, ознаменовывали продолжавшийся прогресс Слизерина в сторону очередного Кубка школы. Вместе эти образы были невысказанным напоминанием того, что он подсмотрел в Тайной комнате. Они стали бессловесной насмешкой над тем, чего ему не хватало.
Каждый вечер он садился в закреплённое за собой кресло у камина, лучшее место в Общей гостиной Слизерина, и исследовал членов своего факультета. Они и понятия не имели о существовании наследия Слизерина, Тайной комнаты, легенды среди студентов Слизерина. Для них это было не более чем традицией в канун Дня всех святых для первокурсников, идеей, дальнейшее распространение которой зависело от тех немногих, кто мечтал и верил, что она может быть реальной.
В это число не входил Том Риддл, который знал, что Тайная
Но сегодня, в последние несколько дней, в последнюю неделю теоретическая трансфигурация была лишь проходящей запоздалой мыслью, уступившей место насущной проблеме, занимавшей его разум, нашёптывающей ему каждый час каждого дня. От снов по пробуждении за час до завтрака, когда водянистые окна светились зелёным от восходящего солнца, до тихих часов после отбоя, когда Том смывал с себя в душе въевшуюся грязь, налипшую за день подвергания себя встрече с другими людьми, он слышал, что Комната звала его.
«Комната открыта…»
Она шептала ему, когда Том стоял под капающей лейкой душа, подняв одну руку, чтобы призвать своё полотенце с вешалки. Он едва ли осмеливался дышать, уши силились поймать ещё одно приглушённое слово в мареве клубящегося белого пара.
«Освободившись от дремоты, пробудившись к воздуху и небу… Пробуждённый и ожидающий…»
Шёпот продолжался. На уроках, по дороге на ужин, после собрания старост. Никто больше не слышал тихо произнесённых слов, уж тем более никто не понимал их смысла. Лицо Гермионы оставалось пустым и растерянным, когда он спросил, узнала ли она говорящего.
«Ожидающий…»
Том искал источник шёпота, не до конца позволяя себе поверить, что он происходил из глубины его собственного сознания. Он не мог представить этого. Он знал, что он не был безумен.
«…И ищущий».
Это не было безумием. Не могло быть.
Должно было быть ещё одно объяснение: магия.
Его осторожные вопросы Гермионе не произвели никакого ощутимого результата, и он не собирался спрашивать её о симптомах волшебных болезней, чтобы не пробудить в ней естественный инстинкт вмешательства. В прошлый раз, когда Том испытывал физическое недомогание, Гермиона заставила его принимать зелья и идти в кровать в установленный час каждый день, задушив его благонамеренной заботой. И Том, хоть и любил особое внимание, уделяемое ему в других случаях, не любил, когда с ним обращались как с ребёнком в таком состоянии, но тогда он был слишком слаб, чтобы сопротивляться.
Соседи по спальне Тома тоже не заметили никаких странных звуков — не то чтобы он удосужился их тщательно расспросить. Нотт, самый наблюдательный из мальчиков Слизерина, не выглядел, будто что-то услышал, хоть Тому и было трудно отслеживать его, когда Нотт прикладывал немало усилий для стратегического избегания. Нотт обзавёлся странной привычкой покидать Общую гостиную всякий раз, когда видел Тома, пересекающего вход. По вечерам Нотт прятался за шторами своего балдахина, а не присоединялся к играм в карты с другими мальчиками или придумыванию ответов для домашней работы на день. Однако это не было слишком необычным, когда Том вспомнил, что Нотт предпочитал заниматься в библиотеке, где он мог работать в одиночку, без соседей по спальне, подглядывающих ответы через его плечо.