Одного поля ягоды
Шрифт:
— А все они были иностранцами.
— Но они были волшебниками.
— А это важно? — сказал Том. — Я никогда не видел, чтобы тебе доставляло трудности решить, что некоторые волшебники по своей природе лучше других. Лучшие, как ты и я. И такие низшие, как этот полукровка-олух Рубеус Хагрид.
— Под этим я имел в виду, что кому-то происхождения Хагрида стоит посвятить себя профессии, к которой он лучше подходит — смотрителя поместья, конюшен или рабочего. Пусть думают и руководят другие. Мы все волшебники, конечно, но некоторые из нас лучшие волшебники. Более подходящие для некоторых позиций, и если так уже получилось, что более важных… — Нотт пожал плечами. — Полагаю, это
— Смерть по сравнению с жизнью, состоящей из обычного труда и унижений, — заметил Том. — Между ними не так уж много разницы, не так ли?
— Риддл, — резко сказал Нотт, — что ты знаешь о том, как устроена душа?
Том фыркнул:
— Это всё чепуха, что бы ты мне ни сказал. Я не верю в это. Да, мы носим за собой душу — без неё дементоры бы были полностью бесполезны, — но я не верю в суеверный вздор, — Том протянул Нотту половину газетного листа. — «Что лежит за пределом». Следующее Великое Приключение. Если мы все отправимся туда однажды, если только они не выдумали и это, то я с радостью скажу всем, что это я подговорил тебя прегрешить. Вот и всё, ты отпущен.
Том постучал по груди Нотта кончиком своей палочки.
— Это ничуть не божественное благословение, но, полагаю, я самый близкий к этому, из того, что ты можешь получить, — сказал Том самым серьёзным голосом. — Я, властью, данной мне значком старосты школы, объявляю тебя непорочным, отныне и впредь.
Нотт прижал руку к груди, отвернувшись от Тома. На мгновение Том подумал, что ему было не по себе, но мгновение прошло, и они вернулись к обсуждению необходимой логистики, чтобы собирать и хранить части василиска после выпуска из Хогвартса.
Том не слишком много думал о конфликтах совести. Это понятие никогда не приходило ему в голову, когда он действовал или разговаривал. Он расценивал это недугом, которым страдают другие далёкие люди, как вера, или бедность, или склонность к крепким напиткам, и не придавал этому значения, если это не затрагивало его личных интересов. А интересы его были просты: следить за тем, чтобы люди делали то, чего он от них хотел. Если они это делали, то тем самым доказывали свою полезность для него, если не делали, то доказывали отсутствие таковой и могли быть отброшены без дальнейших раздумий.
Полезность Нотта была взращена за последние несколько лет, с осторожной заботой, удобрениями и подрезкой, где это было необходимо, как вьющееся растение на подпорке. Плоды преданности Нотта были приняты Томом как должное. Их текущая договорённость была выгодна им обоим, и Том не думал о том, что Нотт может засомневаться в ней, когда они так далеко зашли в своих планах.
Они встретились после завтрака на лесистой дорожке за домом Нотта. Том аппарировал, вспоминая свои первые и самые сильные впечатления о месте: приглушённый свет, просачивающийся сквозь покрытый листьями лес; землю под ногами, пружинящую от разлагающегося сора; влажность, которая никогда не уходила, капающую со свода и в каждом судорожном, непроизвольном вдохе. Неиспорченная часть английской сельской местности, нетронутая плугом или топором, волшебная чаща, сохранившаяся в полном росте и защищённая от течения времён года и жадности магловских землемеров.
Он почувствовал, что его тело сжалось в не-пространство, в ничто, которое соединяло одно место с другим, дискомфорт исчезал по мере того, как он выбрасывался на другом конце, как фарш из мясорубки. Том не упал в этот раз, он сохранил равновесие, сделав правильный полуразворот, которому его научила инструктор из Министерства, держа палочку наготове. Не направленной, но в руке.
Воздух здесь был другим,
Собака залаяла, звук становился всё громче и громче, и вот уже пара фигур появилась из-за поворота тропинки: Нотт, которого тащила вперёд его собака на поводке, гавкающая, скулящая и пританцовывающая вокруг его ног, останавливающяся, чтобы обнюхать каждый камень и дерево на пути.
— Доброе утро, — сказал Том, наблюдая как Нотт выпрямляется и распутывает поводок вокруг своих колен. — Хорошо выглядишь.
— Как мило, что ты заметил, — сказал Нотт, запыхавшись. — Я сказал матери, что выведу собаку, она не задала вопросов. Я могу снимать заглушающий ошейник только когда мы за пределами поместья, поэтому, когда это происходит, это всегда волнующее событие. Как видишь, — Нотт потрепал свою собаку, волкодава с жёсткой шерстью, достающую плечами до его талии. — Веками семьи отправляли петиции Хогвартсу, чтобы разрешить студентам брать своих собак, но предложение так и не прошло в ежегодном собрании попечителей. Гончая поместья уничтожит спальню за время между завтраком и обедом.
— Мне никогда не нравились собаки, — заметил Том. — К какому бы решению ни пришли попечители, я решаю, что собаки запрещены в спальнях. В моей, по крайней мере.
— Кто бы говорил. Это ведь у тебя… — Нотт взглянул по сторонам и пробормотал, — …василиск!
— Я держу его снаружи, так что это неважно, — сказал Том. Он не мог представить, что привёл бы василиска в свою спальню, даже если бы умолял о такой привилегии. Посягательства на личное пространство Тома в ванной уже было слишком много. У Тома была причина подозревать, что василиск нашёл окно его спальни и следил за ним ночью. Раз или два он намекал, что знает лечение от странной привычки Тома шипеть во сне.
— Но что я делаю со своим василиском неважно, — продолжил Том. — У тебя есть, что мне нужно?
Нотт засунул руку под мантию, порылся в своей наплечной сумке, а другой рукой отпихнул нос собаки от крышки:
— Ты уже съела свой завтрак, отстань… Куда же я положил его… А! Вот.
Он передал Тому список имён, который Том дал ему ранее. Это был не Основной список, исходный документ, который он взял из архива Министерства в прошлом году. Это была продиктованная копия, там были только имена без адресов и дат зачисления в институт. Том взглянул на страницу, заметив, что половина имён была отмечена карандашными «галочками» с одной стороны, некоторые имена внизу были обведены красными чернилами, а оставшиеся были помечены синими.
— Ты сказал мне, что хочешь, чтобы я распределил их на группы, — сказал Нотт. — В нашей частной коллекции хранятся самые полные генеалогические записи по всем Британским островам, но в основном это британские семьи и их различные ответвления в Куимпере, Лонсестоне, Салеме и Роаноке. Надёжные записи европейских семей у нас есть только о тех, кто заключил брак с членом британского рода. В редких случаях, когда это происходило, это обычно была французская или валлонская семья, и чаще всего это Малфои и Розье, которые ведут свою родословную из Франции и у них не так много опасений, как у остальных, чтобы окунуться в воды Континента.