Одного поля ягоды
Шрифт:
— Ты не «позволишь» мне быть циничной? — с большой недоверчивостью сказала Гермиона. — К твоему сведению, Том, я могу быть настолько циничной, насколько захочу.
— Да, я знаю, староста школы может делать всё, что ей заблагорассудится, таковы правила, — терпеливо сказал Том. Его рука всё ещё задерживалась на её колене. — Но лишь потому, что она может, не значит, что она должна — разве это не эмоциональный рост, который ты мне вверила не ранее как вчера? Тебе не стоит хотеть быть циничной, вот в чём суть. Другие люди могут быть циничными, но не ты.
Твой отец одолжил мне книги на греческом и латыни много лет назад, — сказал Том, поворачиваясь, чтобы посмотреть
— Том, — сказала Гермиона, покачав головой, — жизнь не теоретический эксперимент вроде утопии Платона. Я ничего не могу поделать, если не чувствую себя благословенной и справедливой каждый день. Это необоснованные ожидания.
— Возможно, ты не можешь ничего с этим поделать, — ответил Том. — Но я могу. Ты же не забыла, что ты мой контраст, Гермиона? Мы должны быть взаимодополняющими натурами, а не одним и тем же.
— Если бы я могла забыть, — вздохнула Гермиона, заново наполняя свою чашку из чайника Тома. Он был идеальной температуры, горячий, но не слишком, отражением настойчивости Тома, что всё должно следовать определённому порядку, так, как «должно быть». Этот предположительный идеал, конечно, был определён самим Томом.
Том должен был понять, что слизеринцы, сидящие на их конце стола, внимательно прислушивались к их разговору, желая услышать разумное мнение о новостях. Обсуждение новостей перешло в личную плоскость, но это не мешало им слушать. Было очевидно, что личная жизнь и чувства старост школы были не менее, а то и более интересны, чем новость, что Гриндевальд передвинул фигуры на шахматной доске, которую Министерство в течение последнего десятилетия решило объявить несуществующей.
— Что, завтрак Хогвартса не на высоте? — резко сказал Том, свирепо оглядывая стол.
Под звон приборов завтрак возобновился. На короткое время поддерживалась иллюзия нормальности. Фоновые разговоры продолжились. Гермиона доела тост и допила чай. Том отложил газету и заговорил об исследованиях, которые делал для своей статьи для следующего издания. Когда посуда исчезла, объявив, что трапеза подходила к концу, Том подал руку и проводил Гермиону на следующий урок, магловедение, на который они не ходили вместе.
По пути они обсудили последний предмет его интереса:
— Скоро наступает сезон свадеб, и редактор хочет, чтобы я сфокусировался на подготовке к общественным свадьбам. Блэк и Пруэтт женятся в августе — это самое яркое событие сезона. Это также сезон цветения, и считается плохой приметой для невест использовать наколдованные цветы в своих букетах. И скупердяйством тоже, но «Вестник ведьмы» слишком изящен, чтобы тыкать в это напрямую, поэтому мы пишем: «Что подумают соседи?» — и позволяем читателям додумать самим. О, а ещё я недавно искал информацию в библиотеке и наткнулся на презабавное чтиво: «Матримониальная магия». Ты читала?
— Нет, — сказала Гермиона. — Но опять же, я не рылась в разделе волшебной культуры со второго курса. Нашёл что-то ценное?
— Некоторые интересные черты о нюансах свадеб волшебников, —
— Это и впрямь звучит… интересно, — Гермиона была в замешательстве от направления их разговора. — Это не особенно отличается от брачных клятв маглов, поэтому я не понимаю, почему это новая информация для тебя.
— Отличие в том, что волшебные клятвы делаются с магическим намерением, — сказал Том. — Я не понимал их смысла до этого утра, но потом стало ясно. Если счастье ведьмы — это наслаждение её мужа, значит, лишь логично, что твоё несчастье становится моим горем. Я знаю, что был несколько ну, назойливым в этом за завтраком, но мне не нравится, когда ты циничная, потому что это неприятно для нас обоих. Ты знаешь о моём врождённом даре, что я могу чувствовать разное от других, сам того не желая, когда мне врут или говорят неправду. Я… Гермиона, я почувствовал твоё несчастье, и в тот момент твоё несчастье было моим несчастьем.
Он остановился, и Гермиона, держащаяся за его руку, врезалась в него посреди шага. Том наклонился ближе и низким голосом сказал:
— Я желаю тебе счастья, Гермиона. Я никогда не придавал большого значения древним традициям и пыльным условностям, но под правилами и ритуалами я вижу сердце — истинное намерение.
— О-ох, — заикалась Гермиона. — Я тебе тоже желаю счастья, Том. Конечно, желаю.
— Я тронут это слышать, — сказал Том, одаривая её ликующей улыбкой во все зубы, которую он никогда не показывал на публике, которую она видела только когда он заговаривал зубы, чтобы получить свободный допуск в Запретную секцию, и библиотекарша ничего не могла с этим сделать. — И очень рад, что ты знаешь слова клятвы ведьмы, не читая книгу, а значит, можешь пропустить репетиции, если захочешь. Ах, Гермиона, я всегда знал, с нашей первой встречи… — он прервался, его голос был мягким и задумчивым. — Значит, книга была права насчет наслаждения мужа. Оно настоящее.
— Том, — сказала Гермиона, нахмурившись. — Думаю, этот разговор отклонился от статьи, которую ты писал.
— Я сохраню это между нами, не волнуйся. Никто другой не заслуживает услышать о моих чувствах, — заверил её Том. Он выпустил её руку и одной рукой накрыл ладонью её щеку. Пристально глядя в её глаза, он прошептал: — Знаешь, что я ещё узнал из книги?
Гермиона подняла на него взгляд, его тёмные глаза и чёрные зрачки хотели поглотить её. Она не чувствовала щекочущего чувства на задворках разума, как описывала книга по окклюменции, он не пытался применить к ней легилименцию. Она лишь чувствовала щекотку своих волос, которые нежно были отодвинуты его пальцами:
— Что ты узнал, Том?
— Если счастье ведьмы — это наслаждение её мужа, — сказал он, — то её удовольствие — это его удовлетворение.
Том мягко поцеловал её в щёку прямо возле её рта и разорвал объятие, оставив Гермиону, залившуюся краской и дрожащую у холодной каменной стены. У неё спёрло дыхание, и её сердце трепетало так быстро, что она почти хотела позвать Тома обратно…
Чтобы он объяснил, что он подразумевал под такими двусмысленными словами!
Когда он ушёл, тихо смеясь себе под нос, Гермиона вспомнила о времени и в оцепенении потащилась на занятие магловедения. Кларенс Фитцпатрик занял для неё место в первом ряду, и, пока он убирал портфель со скамейки, чтобы освободить ей место, заметил её розовые щёки и взъерошенные волосы. Без задней мысли Гермиона пропустила свою чёлку через пальцы. Том зачем-то украл её заколку.