Одного поля ягоды
Шрифт:
Когда они вернулись в Хогвартс, матч по квиддичу между Слизерином и Хаффлпаффом всё ещё шёл.
Мальчики из Слизерина сидели на трибунах, наблюдая, как охотники Слизерина наматывают сложные круги вокруг оторопелой команды Хаффлпаффа. Он шёл всё утро и день, и даже люди с квоффлом вместо головы, вроде Розье, опустили руки, устав от размахивания флажками. Они освободили места, когда увидели Нотта и Тома, входящими в секцию, и Том благодарно сел, чувствуя боль в спине после усилий недавней дуэли.
— Где вы были всё утро? — спросил Трэверс. — Мы не видели вас за завтраком.
—
Том взял пэсти. Он был тёплым, и, когда он его разломил, от начинки из кубиков репы и тушёной баранины поднялись завитки пара.
— Счёт 470–60, — сказал Розье. — Лестрейндж делает пересменки среди запасных, чтобы дать команде отдохнуть. Правила квиддича позволяют замены для еды и сна, но не травм — это единственный способ продолжать матч на протяжении недели. Хотя я рассчитываю, что Лестрейндж закончит его, когда прозвенит звонок на ужин, ведь Слизерину уже гарантирован Кубок по квиддичу в этом году. И Кубок школы тоже. О, спасибо, не откажусь.
Следующие несколько минут были заняты громким жеванием.
— Лестрейндж сказал, что вы ушли рано утром в поисках чего-то, — сказал Эйвери, вытирая масляные хлопья с губ. — Он не сказал зачем. Вы нашли это? Или это были пэсти? Очень вкусно. Они по вкусу точь-в-точь как те, что в деревенской пекарне рядом с моим домом.
— Да, — сказал Том. — Я купил обручальное кольцо.
Мальчики искренне его поздравили, даже Нотт, который сделал это вяло.
Слизерин выиграл матч, 640-70. Гриффиндорцы выступили против судьи с особенной страстью, что игра была куплена: да никогда в жизни такой разрыв счёта может быть обоснованным. Должно быть замешано какое-то жульничество.
Но доказательства не были найдены, и команда Слизерина была объявлена победителем. Вечеринка в Общей гостиной продолжалась за полночь. Том пошёл спать пораньше, несмотря на то, что капитан Лестрейндж настаивал, чтобы он произнёс речь и поднял тост перед воодушевлённой толпой с кубком виски. Он сбросил побитый жилет Трэверса на кровать мальчика и рухнул на свою, вращая серебряным кольцом снова и снова между пальцами.
Он мог сфабриковать речь старосты школы с места, каждое предложение — как номер творческого притворства, без единой искры усилия. Но тогда почему речь о собственных истинных чувствах было так тяжело озвучить? Почему было так просто болтать о самых сокровенных желаниях своего сердца с парой заключённых в тюрьму бандитов, но это было утомительной задачей в присутствии того, чьё мнение по этому вопросу имело значительный вес? Он не боялся встретить Круциатус, но ему вселяла ужас перспектива озвучивать свои желания перед холодным и непонимающим внешним миром.
Некоторые из его желаний были достаточно приемлемыми, но чем честнее он был наедине со своими мыслями, тем больше его идеи казались, выражаясь снисходительным языком, безумными.
1. Я хочу странствовать по миру, увидеть хижины из пальмовых листьев в Тонге и быть редким англичанином в Гонконге, спать в гостиницах для путников и собирать сувениры на каждом уличном рынке, зная, что моё путешествие закончится в ухоженном
2. Я хочу, чтобы Гермиона знала, что так же, как я знал, что я другой — Особенный — по сравнению с другими детьми, с самого начала, я знал, что она была такой же, как и я. Она тоже это поняла с первой нашей встречи. Особенное качество, которое было у нас и которого не было у других, не было выбором. Никогда не было.
3. Наше пребывание вместе навечно — это тоже не выбор.
4. Я хочу, чтобы она в полной мере осознала, что значит для нас быть вместе.
5. Я не забыл тот странный порыв, когда мне требовалось толкнуть Гермиону в грязь, чтобы смотреть, как она извивается и краснеет, и моргает мне своими большими сияющими глазами. Я хочу, чтобы она спросила меня своим чопорным голоском в-первом-ряду-у-доски: «Том, что всё это значит?» — будто у неё нет ни малейшей догадки, почему Том Риддл смеётся до упаду от Гермионы Грейнджер, прижатой к земле и беспомощной под ним.
Это ведь звучало достаточно безумно? Это не было безумно, потому что Том рассудил, что он — стержень рациональной мысли, но остальные люди, худшие мыслители, могли уловить ложное представление…
Тем не менее, решил он, Гермиона, как объект подобных желаний, обязана знать о них. Он также решил, что ему не нужно говорить много слов. Любой мог сказать слова вроде: «О, моя дорогая, моя дражайшая, солнце встаёт в твоих глазах и садится в моём сердце». Поэты и вампиры пробили себе дорогу в мире, используя эти пустые слова, поверхностные признания средь бессмысленных отношений. И близко никакого сходства с его собственным, конечно. Он был другим. Его связь с Гермионой была другой. Слова не могли и надеяться описать глубину их связи.
Не было нужды в выразительных речах, не когда было лучше показать Гермионе, что он имел в виду.
Когда она, наконец, увидит и поймёт, у неё не будет другого выбора, кроме как согласиться с этим. Гермиона была смышлёной ведьмой. Ей хватит ума, чтобы не отрицать само собой разумеющуюся и естественную правду.
Комментарий к Глава 51. Серп и молот иллюстрация автора к главе (обручальное кольцо):
https://i.imgur.com/bH9L2uo.jpg
(от автора)
В этой истории мотивация Гриндевальда не просто “СМЕРТЬ МАГГЛАМ”. Это противоречило бы цели его развития как писателя и оратора, которому 14-летний ОПЯ Том однажды хотел подражать. Гриндевальд также не сторонник жёсткой чистоты крови, иначе он бы не увидел в молодом полукровке Дамблдоре равного, достойного доверия поиска Даров или материала бойфренда.
Политика Гриндевальда — “Магия прежде всего”. Все волшебники выше маглов. Волшебников, которые вносят свой вклад в волшебное общество, следует уважать, а бездельники из праздного класса без работы, как канонный Люциус Малфой — низшие. С социальной иерархией, основанной на вкладе и усилиях, а не на статусе крови. Первоначальными последователями Гриндевальда были обычные рабочие волшебники, многие из которых были этническими славянами, более знакомые с магловским миром и ростом независимых движений. Им не нравится, как волшебная политика на чешских, словенских, польских, венгерских и т.д. территориях управляется немецкими элитистами, выступающими за статус-кво, которые поддерживают “сети старичков”, основанные на аристократии Священной Римской империи до принятия Статута.