Одного поля ягоды
Шрифт:
Вампир и кузнец переглянулись, а затем прыснули от смеха.
— Нам всё равно, англичанин ты или немец по крови, — сказал Шмитц.
— Они на вкус практически одинаковые, — добавил вампир. — Кроме октября{?}[В октябре проходит Октоберфест — фестиваль пива. ]. Тогда пиво и горчица дают крови некоторое брожение. Поверьте мне на слово, это достаточно неприятно.
— Мы осуждаем тебя за твои благородные аффектации, — продолжил Шмитц. — Давай поговорим откровенно. Если я агент Революции, как ты подозреваешь, то почему ты так думаешь?
— Министерство говорит, это потому, что вы хотите бегать и убивать людей. Желательно,
— Почему бы и нет?
— Это имело бы смысл для мотива только низших из низших. Вы двое кажетесь грамотными парнями. Если бы вам хотелось безнаказанно убивать людей не мытьём, так катаньем, вам не нужно было бы присоединяться к Революции ради этого, — сказал Том. — Поэтому единственным разумным объяснением, почему вы бы в это ввязались, — нравственный фиговый листочек, который она вам даёт. Вы хотите, чтобы праведность была на вашей стороне, потому что вы идеологи. Или хуже — социалисты.
— Что такое, — сказал вампир, — социалист?
— Приверженец социализма, перераспределительной формы правления, при которой частная собственность отменена, — сказал Том, вспоминая брошюры, которые он нашел брошенными, как мусор, на улицах Лондона. — Он существует как противовес таким системам, как меркантилизм или феодализм, которые способствуют накоплению личных или наследственных состояний, поместий и аристократии.
— О, да, — кивнул вампир. — Я нахожу достаточно нечестным, что мой титул был отобран у меня после моего предначертанного звёздами повторного пробуждения… Ах, эти минувшие воспоминания выжигают меня, как гневливость солнца, — он пробежался пальцами по своему съехавшему аскоту. — Но теперь я вижу, что это было не что иное, как обременение. Система разделяет нас за пределами чувств и разума: она служит немногим, и даже им не очень хорошо. Вам стоит однажды испить из этого колодца Мимира{?}[В скандинавской мифологии источник мудрости, охраняемый великаном Мимиром], маленький принц, ведь его воды ближе и слаще, чем Вы думаете. Вы никогда не сможете закрыть свои глаза, стоит Вам однажды увидеть истину.
— Ты достигнешь всего, что хочет твоё сердце, если отвернёшься от слабого шёпота своего Министерства, — сказал Шмитц. — В этом новом мире, который должен быть провозглашён, нет ни титулов, ни принцев, ни покровительства, ни статуса крови, ни родословных. Твоя ценность будет определена по плодам твоего труда и эрудиции. По магии. Магии и силе. А в тебе, я провозглашаю, нет недостатка ни того, ни другого.
— Заманчиво, — сказал Том, наблюдая за всполохом и устремлением взгляда кузнеца. — Очень заманчиво. Но нет столько социализма, чтобы когда-либо даровать мне желание моего сердца.
— Я боялся, что ты это скажешь, — сказал Шмитц, взмахнув своей палочкой. Последние оковы, удерживающие вампира у деревянного прилавка, лопнули, как карамелька, под чудовищной силой.
Вампир налетел на Тома, обнажив клыки, и его последняя целая рука была готова схватить его за горло в далеко не нежной ласке. Том наложил Спотыкающийся сглаз, отбросив вампира на несколько широких шагов назад. Его заклинание было мощным, но вампир был сильнее человека-волшебника, и его неживущее тело противостояло магии, которую накладывали напрямую на него.
Том подозревал, что так случится. Они тянули время, и Том не мог их винить, он бы сделал то же самое. Немым заклинанием парящий, раздутый
Стол пролетел по воздуху и ударился в вампира, когда его ноги напряглись для ещё одного прыжка в сторону Тома. С кошачьим воплем вампир был прибит к стене за прилавком, всегда-заточенные кинжалы проткнули его тело и известковый камень под ним. Он был пригвождён к месту с точностью образца бабочки, грустные обрывки его изысканной рубашки болтались по полу белыми лентами, постепенно поглощаясь разрастающимся пятном смоляно-чёрной крови.
Его секундное отвлечение более срочной угрозой дало Мастеру-металлургу возможность. Шмитц швырнул его обратно на стойку с серпами, и он почувствовал неприятное ощущение, когда острые кончики делали глубокие порезы в одолженном дуэльном жилете Трэверса, оставляя синяки на плоте под ними. Лезвия не проткнули покрытую серебряными шипами кожу — драконья кожа была устойчива к физическому ущербу, а также магическому, — но его дыхание было выбито из него, и он был оглушён силой удара…
Шмитц указал палочкой на лоб Тома:
— Империо. Оставайся на месте. Брось палочку.
Если легилименция Дамблдора была лёгким взмахом крыльев мухи в его разуме, то сила воли Шмитца буравила его сознание с изяществом и тонкостью кувалды. Это должно было быть приятно. Это проклятие было предназначено для того, чтобы сделать свою жертву поддающейся уговорам, ухватившись за впечатления тепла, утешения и близости. Оно носилось в сознании Тома, пытаясь ухватиться за те чувства и воспоминания, которые принадлежали только ему, но не могло их найти, не могло сомкнуть свои скребущиеся жёлтые клешни ни на чём, кроме скользкой тени. Том перенёс боль, чувствуя, как его сознание колеблется и спотыкается среди поля туманных образов, перемежающихся чёрным мерцанием целлулоидных рамок, и он почти не мог понять, исходят ли они из его глаз, из воспоминаний, которые его глаза когда-то видели, или из чьих-то позаимствованных воспоминаний…
Шарф на его лице стал теплее и ближе, когда вязаная шерсть пропиталась кровью из его носа и слезами из его глаз. Он не плакал, больше десяти лет не плакал, однако из его глаз вылились слёзы без его разрешения, и он ничего не мог с этим поделать. Он не мог контролировать собственное тело…
Кроме своей руки.
Его рука пульсировала от тепла под его сжатыми пальцами.
«Брось её», — повторил голос в его голове, умасливая его своей настойчивостью. Больше никаких уговоров, только одно жёсткое требование, которое прорывалось сквозь его резонирующий череп.
Том раскрыл руки.
Палочка упала.
В полуфуте{?}[~ 15 см] от того, как она должна была стукнуться о пол, где он призвал её обратно и дал волю подавленному потоку всей своей ярости в единственном немом заклинании.
Экспеллиармус!
Мастера металлургии Ансгара Шмитца отбросило назад так же, как он проделал это с Томом, прямо в руки бригады авроров, выходящих из камина.
Авроры впереди вскрикнули, когда в них врезался разъярённый кузнец весом в двести пятьдесят фунтов{?}[~ 113 кг], но те, что были позади и всё ещё выходили из камина, поставили их обратно на ноги, держа безмолвные заклинания обездвиживания наготове на кончиках выставленных вперёд палочек.