Охота на охотника
Шрифт:
– Отчего же тварь?
– Она жива. И проживет еще долго... она старше меня вдвое, а проживет... и ведь помочь в ее власти. Мне Затокин рассказывал, на что способны старые рода...
– Она не убивала того, с кем связана кровью.
– И это верно, - согласилась Брасова, - однако это еще не повод не ненавидеть ее. Знаете, когда кого-то да ненавидишь, становится легче. Достаточно выбрать себе человека, сказать, что вот он, истинный виновник, и сразу появляются причины... а заодно уж на сердце отпускает... по-своему я привыкла к Михаилу. Он был хорошим человеком. Доверчивым безмерно, конечно... он снял ограничительный браслет, который на него повесили. Он сумел создать портал до Сунецких пустошей, а оттуда оставалось всего-то пару
Она закашлялась, и кашель сотрясал исхудавшее это тело. Но когда Димитрий покачнулся было, желая лишь помочь, старуха подняла руку.
Не след мешать.
Она размазала по губам темную кровь, будто дешевую помаду, сплюнула на землю и продолжила.
– Мы остановились у знакомой Затокина. Ее отец был далек от мира сего. Да и она сама сперва показалась мне женщиной исключительно бестолковой... правда, вскоре я поняла, насколько ошибалась.
– Речь идет о Марене Витрохиной, как я полагаю? Той, которая Быстрицким приходилась троюродной племянницей?
– И до того докопались? Но да, мне вновь стало дурно... в моем положении не следует переутомляться, да и нервы... я прилегла. Я не собиралась его убивать. Помилуйте. Я прекрасно осознавала, что мой нестабильный дар вряд ли защитит в случае реальной опасности. Я могу подчинить человека, двух, трех, но чтобы справиться с толпой нужна грубая сила. У Мишки ее было с избытком. Да и... мне казалось, я убедила его. Мы отправимся на побережье. Сядем на корабль, а там... тетушка Аликс пусть и не слишком будет рада этаким гостям, но от дома не откажет. Потом... потом останется собрать армию и... вернуться... восстановить справедливость... наказать виновных. Подавить смуту...
– И занять престол?
– Верно, - не стала лукавить Наталья.
– В ваших рассуждениях имеется один изъян, - Димитрий все же подал платок, не то, чтобы вид старухи его смущал, просто... раз уж беседа столь светская.
– Чтобы занять престол надобно, чтобы иных претендентов не осталось... и выходи, вы знали?
– Догадывалась. Вернее... скажем так, разговоры о целесообразности сохранения жизни императору ходили давно, а я не глуха и не глупа. Я знала, что казнят... и не только Николая. И моя вина лишь в том, что я сказала Михаилу. Понимаете, я была слаба, подвержена эмоциям. Это неприятно, когда любая малость вызывает потоки слез. Я порой сама не понимала, что со мною происходит, и говорила... говорила... мне казалось, что слова это важно, что пока я говорю, он меня не оставит.
Она дала ощутить свою обиду.
Разочарование.
Вот только Димитрий подозревал, что разочарована она была отнюдь не супругом, которого все же успела изрядно изучить, но самой жизнью, сложившейся столь неудачно.
– Он решил, что должен их спасти... Боже мой, он был настолько же упрям, насколько и наивен. Спасти. Зачем? И кого? Своего брата, который даже корону удержать не сумел? Его несчастного сынка, жившего лишь пока целители это позволяли? Он всерьез решил объявить его императором... сам станет регентом, будет служить верой и правдой. И мне полагается. Служить. Этой бриттской потаскушке, которая сидит на заднице и ждет чуда.
Гнев вернул ее к жизни.
Почти.
– Как вы его убили?
– Ножом. Ударила удачно... или не удачно... у меня был с собой... всегда был... порой женщине никуда без оружия, а я... я устала быть слабой и зависимой.
– Вы могли бы...
– Воздействовать? Думаете, я не пыталась? А он просто отмахнулся, сказал, что терпел мои шалости исключительно из любви ко мне, но сейчас речь идет о спасении империи. И что ему всегда были понятны мои устремления, они его забавляли, но ситуация изменилась. Все стало слишком опасно... и я поняла, что, если драгоценный брат потребует, он избавится от меня. Как же... за слабым наследником не пойдут, а вот за сильным Михаилом - вполне... и быть может, он действительно позволит уговорить себя на корону, но...
– Без вас.
–
– Без меня... мне позволено будет умереть в родах. Или удалиться в монастырь, а ему подыщут партию получше. Менее скандальную, с чистой репутацией и изрядными связями. Я прочла это в его глазах, как и согласие. От семьи он примет все. Будет страдать молча, но примет... ничтожество.
– И вы...
– Я плохо помню, что произошло. Мы говорили, потом ругались... я кричала, он сперва успокаивал, после пощечину отвесил. Меня никто никогда не бил... и я... я просто ударила, от обиды, от... от усталости. А он упал. Он был воином, проклятье, он мог бы отмахнуться, отстраниться, сделать хоть что-то, а он упал. Мне сказали, я попала в шею. Крови было много. На руках, на одежде... вся эта комната, помню, была залита кровью... и когда Марена зашла, она сказала, что надо уходить, что оставаться небезопасно. А тело... она помогла мне переодеться. Она вымыла. Расчесала мне волосы. Она напоила теплым молоком и успокоила, сказала, что он заслужил свою смерть. Второй раз я очнулась уже в лесу. Маленький такой домишка, затерянный в местных болотах... там кругом болота и только. И Марена рядом. Она долго была рядом. Она и еще Затокин. Ему... было любопытно, а еще, кажется, ему нужна была та самая кровь. Я... от меня было мало толку. Не знаю, почему клятва не уничтожила меня сразу... я впала в какое-то странное оцепенение. Я жила и в то же время плохо осознавала, что происходит вокруг. А потом исчез Затокин. И Марена тоже... она появилась спустя несколько дней. На поместье напали. Все мертвы, а само оно сгорело.
Еще одна случайность, из тех, которые случаются на войне вопреки здравому смыслу?
– Мы остались вдвоем...
– старуха вновь закашлялась, но на сей раз управилась с приступом быстро.
– И обе были беспомощны. Марена впала в полное оцепенение. Сидела, смотрела в окно на снег, и все повторяла, что это она виновата, а мне мерещилась кровь на руках. Я выходила во двор и терла их, терла, пока не растерла до крови. Нам суждено было погибнуть там, в этом чертовом доме, но мы почему-то выжили. Сперва пили снег, клали куски в рот и глотали воду, заглушали голод... нам было страшно. Когда Марена собралась в город, я пошла вместе с ней. То ли пережитое помогло, то ли просто срок таков был, но дар мой успокоился, окреп. Мне легко было внушать людям... мы уходили и возвращались, когда с хлебом, когда с ветчиной, когда... с разными вещами. Однажды мы встретили разъезд, и Марена спросила, помогу ли я ей убить их. Я помогла. Это не так сложно... просто приказать. Когда приказывают два менталиста... они сами друг друга перерезали.
Старуха говорила о делах дней прошлых спокойно, даже с улыбкой.
– И ей понравилось. Тела мы утопили в болоте, но она забрала оружие и стала тренироваться. Она многое умела, оказывается, но тогда все было в шутку, ей нравилось играть в героя, а теперь взаправду... там, в лесу, время тянулось иначе. Однажды я родила ребенка.
– И провели обряд, верно?
Брасова моргнула, будто вопрос ее удивил. Пожала плечами. Прислушалась то ли к себе, то ли к птичьему гомону. Затем сказала осторожно:
– Если вы говорите о той глупости, то не думаю, что она как-то повлияла...
– Какой глупости?
В этой истории глупостей было совершено изрядно, и Димитрий не знал, какие еще отзовутся спустя годы.
– Марена решила, что мы с нею связаны, что это дитя и ее тоже. Обряд же... то ли ее отец вычитал, то ли сама она выдумала, не знаю, но она искупала его в своей крови. Буквально измазала с головы до пяток, и выпить заставила, мол, так в свой род принимает. Я не мешала. Я не знала, что мне делать с этим ребенком, роды были тяжелыми, мучительными, да и сама я изрядно ослабела. Мне сперва казалось, что из-за родов, но... потом... потом я поняла... Мишина кровь не собирается меня отпускать. Я ведь все-таки убийца. Мы связали жизни, а я его убила... нехорошо. Видишь клеймо?