Охота на охотника

Демина Карина

...сундуки сменились бочонками, а те - вновь сундуками.

– Что это деется, что деется, - запричитал квартирмейстер, провожая взглядом катушку с обрывками веревки. А что, хорошая, крепкая, конопляная. Такая-то на рынке немало станет, а у башни бюджет... одни сидельцы вон сколько проедят. Это-то в следующем квартале траты возместят, выдадут на поголовное кормление, да поди-ка доживи до этого квартала и так, чтоб клиент не помер с голоду...

– Смута, - комендант был мрачен.

Опять к ужину опоздает, и супруга огорчится, да и огорчение

свое всенепременно выскажет. А он-то обещался в театру сводить, где, как сказывали, наследник появится, а может и сам император с супругой... он и билеты достал в приличную ложу, впервые, пожалуй, за долгие годы воспользовавшись положением.

Пропадут...

Или послать кого, велеть, чтоб брала свою сестрицу и шла себе глядеть на наследника? Глядишь, и оттает сердцем любезная Капитолина Федотовна. В другом каком разе он бы так и сделал, но, глядя, как заполняется подотчетное заведение смутьянами, комендант испытывал вполне обоснованные сомнения. Этих-то отловили, а сколько осталось?

Бунт, стало быть.

А где бунт, там и покушение на высочайшую семью. И ладно, если стрелок какой... стрелка отловят, а коль решат театру спалить со всеми гостями? Нет уж, супружница ему досталась норовистая, однако любил ее комендант, сколько лет вместе прожили.

Объяснится.

Потом, когда снимут гриф государственной тайны. И может, вновь воспользовавшись положением, сводит на смутьянов поглядеть. А пока... пока надобно послать человечка с запиской, только не к супруге, а к купцу Выжневатову, который еще с того разу, когда старшенький его набузил и в башню попал, должон остался. Сам обещал норковую шубу, вот пущай и выделяет.

Мерки-то женины комендант знал.

И характер.

Глядишь, и...

– Р-развели бар-рдак, - прорычал кто-то из пришлых, недовольный, что камеры башни занятыми оказались.

– Предупреждать надо, - ответил комендант, заслоняя квартирмейстера, который от этакого несправедливого упрека - бардака у него никогда-то не было - налился цветом.

Во внутреннем дворике, и без того не сильно великом - все ж строили башню не для прогулок - становилось тесновато, в том числе и от людей. Одних приводили, и гляделись они растерянными, другие кричали, требовали освободить их немедля, третьи были молчаливы. К этим вот комендант приглядывался особо, знал, что от тихушников одни беды.

– Много еще будет?
– поинтересовался он примирительно, и человечек из особого приказу не стал чиниться, кивнул, вздохнул и ответил:

– Больше, чем хотелось бы.

– Вот и чего им не хватало?
– комендант распрекрасно помнил и смуту, и голод, и войну, которая навроде закончилась, а все одно тянулась и тянулась, жизни отбирая.

Сына вот отняла.

И дочь сгорела, потому как отыскать целителя в Арсиноре оказалось невозможно. И сам он едва-едва... благо, младшенькие уцелели, иначе б они с любезною Капитолиной Фоминичной вовсе разума лишились бы с горя.

– Кто ж знает... вольностей, говорят мало. И справедливости.

Давайте так, кого попроще и вправду по трое и в кандалы, а вот с одаренными...

– По протоколу, - кивнул комендант.
– Не переживайте, Петр Алтуфьевич дело свое знает, скоренько нижний этаж почистит, да и на нулевой уровень пока можно, если есть особо опасные.

– Они тут все особо... нулевой, стало быть?

Комендант пожал плечами: мол, башня старая, отыщется и такой.

– А ниже... есть?

– Ямы. Для особо опасных. Там стены из кизарского гранита, глушат силу... только... если долго одаренного держать, ущерб будет.

– Ничего, переживут, - махнул рукой особист, правда, уточнить изволил.
– Долго - это сколько?

– Ну... за месяц болеть начинают, - комендант нахмурился, пытаясь вспомнить статистику. Правда, ямы использовались при нем редко, а вот батюшка, от которого и досталась в наследство башня со всем ее тайным и явным хозяйством, всякого рассказывал.
– Там-то сыро. И отхожее место, сами понимаете... вот кто и кишечником маяться начинает, а кто и чахотку цепляет. Но не в том беда, тоскою они маются. Иные и руки на себя наложить пробуют. А как не выходит, то за полгода, самое большее, сами того... уходят.

– Ничего, полгода, чай, нет нужды держать, а вот денек-другой если...

– Денек-другой - это да, - согласился комендант.
– Весьма способствуют дознанию... наши-то ямы жалуют. Бывало, посадишь какого особо ретивого, он сперва орет, а после приспокаивается. Глядишь, к утру и вовсе в сознание приходит. В смысле, осознает свое положение и желанием сотрудничать проникается, так что... вы только сами погляньте, кто из них...

Особист повернулся к людям.

– Этот, - палец ткнул в худенького паренька с разбойной рожей. Сам-то чистый сиротинушка, а взгляд бандитский.
– И эта...

Девица фыркнула и косой мотнула.

– Этот... еще... сколько у вас мест?

Это он про ямы? Комендант прикинул. Первую еще в том месяце притопило, жить там вовсе невозможно, крысы и те сбегли. Двенадцатая осыпаться началась, пошла по плите трещина...

– Двадцать три.

– Отлично... и кормить в первые сутки не обязательно. Воду давайте, а вот остальное...

Квартирмейстер лишь головой покачал: непорядок. Контингент, на учет поставленный, беречь надобно, а то выйдет убыток, за который после сами ж особисты спрашивать стану.

– Это произвол!
– взвизгнула девка и ножкой притопнула, рванулась, да только охрана удержала.

– Произвол?
– особист повернулся к ней.
– А как называлось то, что вы учинить хотели? Сколько б людей в давке погибло бы? Ходынское поле покоя не давало? Молчи уже...

Он развернулся и зашагал прочь, к воротам, которые охраняло две дюжины одаренных. Что он им сказал, комендант не слышал. У него своих забот хватало.

– Акимов!
– голос разнесся над двором.
– Проводи... постояльцев. И после ко мне...