Окассен и Николет
Шрифт:
золотом, ни за какие деньги; ибо он обладает
лекарством, которое, если вы сможете поймать
зверя, сразу излечит вас от недуга. В течение
трех дней должны вы захватить этого зверя,
а если вам это не удастся, то вы его больше
никогда не увидите. Ну, тав> охотьтесь, если
вам хочется, ai если: нет, так не надо. А я свое
дело, сделал.
— Милые дети,— сказал Окассен,— вы мне
достаточно сказали, теперь пусть бог поможет
мне его найти.
Здесь
Окассену речь ясна:
Передать она должпа
О подруге милой весть.
На коня спешит он сесть
И въезжает в лес густой.
Верный конь летит стрелой,
Быстро юношу он мчит.
Вот как рыцарь говорит:
„Мне олень и кабаны
Для охоты не нужны.
Ясноокой Николет
Здесь в лесу ищу я след.
Стройный стан и светлый взор,
Смех и нежный разговор
Сердце мне навек пленил.
Если так господь судил,
Вас еще увижу я,
Любовь моя!"
Говорят, рассказывают и повествуют:
Едет Окассен по лесу, с дороги па дорогу,
и конь несет его быстрым ходом. Не думайте,
что его щадили шипы и колючки. Ничуть пе
бывало! Они рвали его одежды, так что скоро
не осталось на нем ии одного цельного куска,
и в крови были его руки, грудь и ноги. Кровь
шла из тридцати или сорока мест, так что можно
было видеть на траве следы крови, которая ка-
пала из его ран. Но он так глубоко задумался
о Николет, своей нежной подруге, что не
чувствовал пи боли, ни страданий, и вое ехал дальше
в лес, но никаких вестей о ней не было.
II когда он увидел, что приближается вечер,
он стал плакать о том, что не смог он найти ее.
Проезжая по старой, заросшей травою
дороге, он взглянул перед собою и увидел
вдруг человека, вот такого, как я вам сейчас
опишу.
Он был высок ростом, дикий с виду и
чудовищно безобразный. Голова у него была
огромная, чернее угля, расстояние между глаз — с
добрую ладонь, щеки толстые, огромный плоский
нос с широченными ноздрями, губы толстые,
краснее сырого мяса, зубы длинные, желтые
и безобразные. На ногах у него были гамаши,
и обут он был в сандалии из воловьей кожи,
обмотанные лыком
самых колеи. Он был закутан в плащ на
подкладке и опирался на большую дубину.
Когда Окассен вдруг его увидел, он был
охвачен сильным страхом.
— Бог в помощь тебе, братец!
— Бог да благословит и вас,— ответил тот.
— Послушай-ка, что ты тут делаешь?
— А вам-то какое до этого дело?
— Никакого, я просто спросил по-хорошему.
— О чем это вы плачете,—сказал тот,—и
что вас так печалит? Если бы я был таким
важным человеком, как вы, никто в мире не
мог бы заставить меня плакать.
— А! Так ты меня знаешь?—спросил Окас-
сен.
— Да, я знаю, что вы Окассен, графский
сын, и если ;вы мне скажете, о чем вы плачете,
я вам скажу, что я здесь делал.
— Ну что же,—ответил Окассен,—я тебе
скажу охотно. Сегодня утром я приехал в этот
лес поохотиться, и со мною была белая левретка,
самая прелестная в мире, и [вот я ее потерял,
потому и плачу.
— Бог мой! — воскликнул тот,— и чего только
ни выдумают эти господа! Й вы плачете из-за
какой-то вонючей собачонки! Будь проклят тот,
кто вас за это похвалит. Нет в нашей стране
такого важного человека, которому ваш отец
приказал бы достать их десять, пятнадцать или
двадцать, и тот не исполнил бы этого с -большой
охотой и был бы этому только рад. Вот я так
действительно могу плакать и печалиться.
— А ты о чем же, братец?
— Сударь, я расскажу вам, почему. Я был
нанят одним богатым крестьянином, чтобы
ходить за плугом с четырьмя волами. Три дня
тому назад со мной случилось большое
несчастие—я потерял лучшего из моих волов, Роже,
самого сильного. И теперь хожу и ищу его.
Я ничего не ел и не пил три дня, а в город
вернуться не смею, там меня посадят в тюрьму
так как мне нечем заплатить за вола. Во всем
мире у меня нет никакого имущества, кроме
того, что вы на мне видите. У меня есть бедная
мать, у нее ничего не было, кроме старого
тюфяка, да и тот теперь вытащили у нее из-
под спины, ж теперь она спит на голой соломе.
И вот это-то и печалит меня больше, чем мое
собственное горе. Потому что ведь деньги
приходят и уходят. И если я теперь потерял,
я выиграю в другой раз и заплачу за своего
быка. Ради этого одного я "бы не стал плакать.
А вы убиваетесь из-за какой-то паршивой
собачонки. Будь проклят тот, кто вас за это
похвалит.
— Славно ты меня утешил, братеп! Пошли