Октябрь, который ноябрь
Шрифт:
– Иди сюда!
Завороженный толстым дулом револьвера, нищий по-крабьи, боком доковылял до ступеней, и вдруг заплакал - слезы, до неестественности крупные и прозрачные, задрожали на бороде.
– Барин, благодетель! Я ж и по ступеням едва хожу, колени не гнутся. Отпусти, сделай милость.
– Отпущу, - брезгливо посулил Петр Петрович.
– Посидишь у печки часок, переждешь, ничего тебе не сделается. Главное, шуметь не вздумай.
– Ох, грехи наши тяжкие! Разве ж я когда шумлю? Меня, барин, вся Лиговка знает. Смирный я, смирный, - человек-развалина с трудом поднялся на первую ступеньку,
Инженер, сдерживая брань, протянул свободную руку, собираясь рвануть блаженного за ворот засаленного армяка, втянуть в дом. Внезапно вскинувшийся навстречу посошок, против всяких законов физики удлинившийся вдвое и ударивший Петра Петровича в нос, стал совершеннейшей неожиданностью. Ослепнув от боли, инженер вскрикнул, вернее, фыркнул, но тут его нога подломилась, боль взлетела по всему телу и Петр Петрович лишился чувств...
По сути, легковесны и малосильны представители морского народа-скитальца, известного миру как коки-тэно. Но опытны. Боковой удар ногой в колено Лоуд выучила и нарабатывала добросовестно, и судя по треску сустава, исполнение не подкачало. Запрыгнув в дверь, оборотень швырнула метлу, рывком перевернула поганца на живот, накинула бечеву и мгновенно стянула руки-ноги незваного гостя "двойным каннутским". Колено у шмондюка сломано, но лучше вязать ноги к рукам, так оно понадежнее, да и грядущему решению не мешает. Да и тряпку в пасть не забыть.
– Мама, а что там?
– сонно спросили из комнаты.
– Дует что-то. А Мурзик где?
– Он не Мурзик, а Чон, - поправила Лоуд, с грустью глядя на тело управляющей пансиона - лужа крови на полу уже захватила почти весь проход, блестела черным недобрым зеркалом. И откуда в маленьких людях столько крови?
– Нинка, ты проснулась, что ли? Маманя твоя отошла, велела за тобой приглядеть.
– Это вы, теть Люда?
– удивилась девочка.
– А мне вроде чужие голоса приснились.
– Я, а кто же, - вздохнула оборотень.
– Слышь, Нинка, мне тут по одному делу срочно сбегать нужно. Давай-ка со мной прогуляешься. Там сквер, парк, а уж воздух... чистоты необыкновенной. Хочешь глянуть?
– Хочу. А мама?
– А что мама? Мама она и есть мама. Пальто твое где?
– Лоуд переступила через кровь.
Одевать девочку смысла не было - тепло в "сквере" нынче, лето там. Но голову ребенку задурить надо.
– Ой, теть Люд, вы мне шею вообще оторвете, - запротестовала малышка, на которую накручивали не совсем расстегнутое пальтецо.
– Ничего, тут недалече.
– А Мурзику с нами можно?
– спросила девочка, пытаясь высвободить голову.
– Вот это верно! Нечего Мурзику, который Чон, здесь хиреть, - Лоуд сгребла котенка, сунула в руки маленькой хозяйке, намотала девчонке поверх ворота платок. Прыгать прямо из комнаты нельзя - люди дурно переносят внезапные, без подготовки, перемещения.
– Ну-ка, - оборотень подхватила живой сверток.
Когда проходили над телами, Нинка, которая из-под платка и ворота никак не могла ничего видеть, вдруг замерла.
– Мама? Мама!
– Тихо, Нинка, сейчас плакать никак нельзя, - строго сказала Лоуд.
– Успеется с этим...
Девочка рыдала почти беззвучно, но понятно, уже не уймется. Лоуд проскочила
Пригревало изрядно. Попали чуть выше от брода и сторонку от дороги. Лоуд выволокла живую поклажу из зарослей крапивы, поставила на дорогу.
– Давай-ка, ножками пройдешь, пообвыкнешься.
Дитя безмолвно плакала, щурилось на яркое, хотя и предвечернее, солнышко. У мелкого котяры глаза раскрылись по пять копеек, отчаянно шевелил усишками, принюхивался.
– Да, как-то так, - устало согласилась оборотень.
– Лето и вообще...
Она вела сироту за крошечную руку, думала, как такое внезапное явление хозяевам вообще объяснять. Дорога поднималась все круче, солнце опускалось за холм и "Две Лапы" на его фоне казались почти черными. Малая тихо лила слезы. Вот что ей скажешь? Чуткая, все угадала-почувствовала. Горе, оно что человечье, что дарковское... С другой стороны, хорошо что чуткая - в здешних краях без чуткости жить можно, но... вяло, вполсилы просуществуешь, такая судьба не всем интересна.
Кто-то торопливо спускался от ворот.
– Во, встречают нас!
– ободрилась Лоуд.
– Значит, ждали. Слышь, Нинка, хорошо, что ждут.
Первым подбежал пес, с совершенно ему неподходящей цуциковой кличкой. Разрастят собаку до волчьих размеров, а все "цуцик, цуцик". Мурзик-Чон в ужасе распушился на руках у хозяйки, Нинка сквозь слезы вытаращилась на роскошную собаку. Пес принюхался к Лоуд, вежливо шевельнул хвостом.
– Дозорный говорит "странники", а я как-то сразу подумала, что это вы, - сказала, подходя, слегка запыхавшаяся Фло.
– Мы, - согласилась Лоуд.
– Это вот Нина. Собственно, у нас там все вполне нормально, а у нее не совсем.
– Я поняла, - хозяйка "Двух Лап" подхватила юбки, присела перед ребенком. В руке Фло уже был носовой платочек и она мягко промокнула заплаканные глаза девочки.
– Только по-русски говорит?
– Ну да, питерская же, - пробормотала оборотень, испытывая немалое облегчение, ибо объяснять ничего и не требовалось.
– Слушай, пусть малость поживет у вас. Я вернусь, заберу.
– Как ей время в университет подойдет поступать, то непременно заберешь, - заверила Флоранс.
– А пока незачем дитя на чистом рыбьем жире вскармливать. В общем, обсудим еще.
– Вот да, мне возвращаться надо, пока с настроения не сбилась, - кивнула Лоуд.
– Здорово, Гр!
Средний отпрыск Светлоледи молча, по-взрослому, пожал руку профессору - с Лоуд он был знаком лучше всех долинных, весьма талантливый полукровка, далеко пойдет.
– Мама как?
– осведомился серокожий вундеркинд.
– В полном порядке. Ведет расследование, самый пик у нас приближается. Но ситуация отнюдь не безнадежна, разрешим проблему, - заверила Лоуд.
– Ладно, пойду.
– Мы тоже пойдем, - сказала Флоранс, осторожно беря крошечную руку девочки, расстегивая ненужное пальто.
Гр-Гр по-джентльменски принял и взял под мышку постыдное пальтецо маленькой гостьи. Возглавляемая псом группа неспешно двинулась к воротам, Мурзик-Чон перебрался на плечо хозяйки и озирался, пытаясь осмыслить немыслимый поворот кошачьего бытия.