Окутанная тьмой
Шрифт:
– А я скажу вам, многоуважаемая миссис Рэдфокс, что происходит с ней, почему ее так ломает, – все из того же, почти излюбленного темного угла, той же походкой с гордо поднятой головой вышел Райто. Он понимал, что при Люси не стоит вести себя так, иначе это может плохо закончится, вот только быть слабым и покорным он тоже не собирался. Он видел, как глаза Хартфилии, уже почти ясно красные, затмившие карий, расширились, смотря на него удивленно, непонимающе, растерянно. Райто знал, что она уже догадалась, что и он предал ее, переметнувшись сюда, построив весь этот план, из-за него ее шахматная партия была проиграна так нелепо. – К сожалению, но к нашему счастью, у этого зелья есть всего лишь один минус, так называемый побочный эффект. Ее демоническая сила сейчас равно нулю и единственное, что она пока испытывает с той, демонической стороны, это неудержимый, неподвластный, точащий, убивающий ее изнутри голод. Это желание вонзить в кого-то клыки, вцепиться когтями в кожу, насладится всеми криками трепыханиями жертвы, и вытянуть всю душу жертвы, не отставив ровным счетом ничего. Просто
– Р-ррайто, ты ч-ччертова пр-рродажная шавка! – охрипшим, будто вовсе не своим голосом выкрикнула Хартфилия, кое-как поднявшись с пола, еле держась на ногах. В ее голове, собираясь из маленьких кусочков, наконец, сложилась вся картина произошедшего и все встало на свои места – они бы и не догадались сами вызвать демона, они бы не нашли ее так просто, не смогли бы привести в гильдию просто так – это все Райто – чертов предатель и изменник. Он бросил ее, подставил, сделал все возможное ради собственной выгоды и это все, как ни прискорбно осознавать, так на него похоже. Глаза Люси горели той неподдельной злобой, ненавистью, презрением, ведь и вправду он продал свою честь, свою гордость, свою хозяйку. Так кто же он после этого?
– Закрой свой рот! – черная, лоснящаяся шерсть пса тут же встала дыбом, выдавая всю его злобу и несогласие на эти слова. Райто устрашающе, вот только не для Люси, шаркал когтями по полу, медленно приближаясь к ней. Да, он знал и признавал, что кое-где поступил слишком жестоко, слишком подло и слишком рискованно – это все могло запросто стоить ему жизни, но он продолжал играть. Было глупо надеяться на этого самовлюбленного, ничего не умеющего мальчишку-Жнеца, доверять Драгнилу, использовать его в качестве приманки, наживки, было глупо доверять всей этой гильдии в целом, но Райто продолжал рисковать, ставя все. Он знал, что достоит наказания, достоит многих дрянных слов, полностью описывающих его поступок, его такой же гадкий характер, но такого он не ожидал точно. Он никого не продавал, он делал все для достижения своей цели и, рискуя всем, он ее достиг. Эта цель всегда была впереди, даже его несравненная Госпожа всегда оставалась позади, она никогда не имела для него той ценности, которая и должна была быть. Но у его Госпожи была такая же важная роль, как и у других.
– Эй, полегче, брат! – на защиту Люси вышла никто иная как Адриана. Ее выбор Райто не радовал так же сильно, как и Люси, он даже поставил ее в тупик, она не знала, да и не думала никогда, что ее брат, тот, которого она знает с самого рождения, способен на такие подлости и мерзости. Она была на его стороне слишком часто и если уж он решил идти против ее Госпожи, которая была для нее важнее всего, то Райто просто не оставляет ей выбора – Адриана будет защищать Люси, она выберет ее сторону, даже если придется выступить против собственного брата. Это ее выбор и пересмотру он не подлежит, и потому она, скаля клыки, так же устрашающе демонстрируя когти, оставляя царапины на полу, глядя такими же стеклянными, пустыми глазами, вышла вперед, заслоняя собой Хартфилию. Пускай она меньше его по размером, пускай он всегда сильнее, ловчее, хитрее, чем она, пускай он уже однажды победил ее, крепко ранил, пускай – ради своей Госпожи она выйдет еще раз, попробует вновь и, не смотря ни на что, защитит ее.
Райто зло рыкнул и, отведя взгляд в сторону, отступил, сделав несколько шагов назад – нет, он не струсил и, да, он был готов выйти против сестры, так же, как и она против него, это ничего не меняло, вот только Драгнил, стоящий позади него смотрел так устрашающе, убийственно, что его взгляд уже наводил дрожь и страх. Райто прекрасно помнил, что из всех светлых, нетронутых Кином чувств, у него осталась только любовь к Хартфилии и, если уж Райто посмеет причинить ей вред, то дорого поплатится за это. Именно поэтому пес и отступил, поступив в какой-то степени даже мудро, обдуманно, ведь он знает, что против огненного у него нет ни одного шанса, как бы ни хотелось – в этом бою его ждала бы только смерть.
– Я же знаю, зачем ты сделал это, Райто. Не ради меня, не ради сестры, не ради всех их, ты сделал это потому, что твоя привязанность к Эми перешла все границы. Она не отпускает тебя ни на секунду, а ты, слабая псина, просто не можешь этому противиться. Ты слепо следуешь ей, убирая все препятствия, которые только появляются на твоем пути, которые могут разлучить вас. В этот раз препятствием стала я, и ты убрал меня, ты нашел способ, как усмирить, как обезвредить и привести сюда, все просчитал. Ты прекрасно знал, почему я скрываюсь, от кого и с какой целью, и ты воспользовался этим, нагло и гадко. Поступил как настоящий предатель, и ты еще будешь противиться этим словам, что-то доказывать и говорить, что никого не предавал? Ты продал мое доверие, Райто, и с этого дня для меня ты никто, так что, будь добр, подыхай с голоду и поминай меня добрым словом, – на бледном, даже все еще болезненном лице Хартфилии растянулась довольная ухмылка, обнажающая длинные, острые клыки. Глаза недобро блеснули из-за челки тем самым убийственным, устрашающим красным цветом, словно драгоценными камнями сияя среди полумрака, царящего в гильдии. Вот
– Сбавь обороты, дура, а то скоро и на людей начнешь бросаться, – фыркнув он, отвернувшись, дав ей понять, что их бессмысленный разговор, из-за которого их же отношения могут принять и отрицательный результат, окончен и продолжать его, когда она в таком плачевном состоянии, он не намерен. Тем более, что разговаривать с ней, когда она ведет себя так, гранича со здравым смыслом и полнейшим безумием, просто глупо.
– Люси, я тебя прошу, посмотри на меня, пожалуйста, – вновь влезла в их личные, дьявольские разборки между собой МакГарден, маленьким ладошками стирая с красных, пухлых щек слезы. Хартфилия не сразу поняла и осознала, что обращались к ней, не поняла она и что требуется от нее – ее почти безумный взгляд был направлен куда-то в пол, в полнейшую пустоту, не имеющую никакого смысла. Все тело так же судорожно дрожало, когти мертвой хваткой вцепились в одну из досок разломанного на щепки стола, крепко сжимая, вонзаясь вглубь дерева, оставляя такие же темные, глубокие, рваные полосы, и выглядело все так, будто она просто успокаивала шальные нервы. – Люси, пожалуйста, подними глаза, я обещаю тебе, что не испугаюсь, и я знаю, что сейчас они красные, кроваво-красные и не боюсь, – сквозь горькие слезы бормотала девушка и Люси, дернув плечами, будто от холода, так же безудержно дрожа, подняла глаза. Леви в то же мгновение застыла, но вместо столь привычного омерзения, испуга и ужаса в ее наивных глазах Хартфилия своим затуманенным от голода взглядом видела только горькую улыбку и сожаление. Эта маленькая, хрупкая девушка, которую, казалось, так легко сломать, не боялась ее, не дрожала от страха, не билась в истерике от этого плотоядного взгляда и животного оскала, не обращала никакого внимания на когти и клыки, которые Люси пыталась то ли спрятать, то ли наоборот показать. – Люси, Господи, что они с тобой сделали? Но знай, я не боюсь тебя, запомни, не боюсь, – храбро, даже как-то смешно выкрикнула Леви, топнув ножкой, сделав несколько еще не совсем уверенных шагов вперед, приближаясь к вновь сидящей на полу Хартфилии. Та же смотрела на МакГарден более чем удивленно, чуть приоткрыв губы, замерев, будто не дыша, все ее внимание было обращено на эту хрупкую девушку, так смело идущую чуть ли ни на смерть. Ведь в любую минуту, в любую секунду, стоит только расслабиться, и демон возьмет свое, голод подчинит ее окончательно и тогда уж Леви не спасет даже ее Господь Бог.
– Н-нне подх-хходи ко мне, – протестующе выставив вперед дрожащие с заметно потемневшими ногтями руки, Люси кое-как вновь поднялась. Ее сознание было не совсем чистым и не совсем пустым, так что она понимала некоторые, в этот момент, самые важные вещи – перед ней не враг, перед ней не еда, перед ней ее подруга, перед ней сейчас просто Леви. И одна ее часть, та, что все еще сражалась за власть над телом, помнила, свято верила в это, но вторая, все еще желающая убить кого-то, видела в МакГарден только душу, которую так хотелось выдрать из этого хрупкого тела, переломав все ребра одним ударом, и тогда бы ее не остановил даже этот ребенок. Зубы сводило от того же неудержимого желания вонзиться в эту тонкую шею, а Леви будто не видя этого и не замечая, как тяжело Хартфилии сдерживаться, шла вперед, тепло, нежно улыбаясь. – Не приближайся ко мне, я тебя умоляю, ты не представляешь как мне тяжело. Уйди, не играй с огнем, – Люси, будто на короткое мгновение пришла в себя и смогла трезво оценит всю ситуацию и понять, в каком гадком, просто отвратительном положении она сейчас находится. Леви застыла, заметно вздрогнув, но потом вновь сделала шаг, еще один и еще, а глаза Хартфилии в этот момент пылали огнем. Она не понимала, почему Леви не пытается войти в ее положение, ведь сейчас Люси было тяжело и больно, как, казалось, никогда раньше.
– Люси, – МакГарден оставался всего один шаг, когда ее лицо, да и всю ее маленькую фигурку разом заслонила ставшая напротив Лисанна. Чуть отросшие пепельные волосы были завязаны в два низких хвостика, в глазах было волнение, малая доля испуга, хотя на губах была улыбка. Люси в ответ горько усмехнулась, видимо, младшая Штраусс решила, что если что-то с кем-то и случится, то это будет точно не Леви и ее малыш, пускай это будет она. Руки девушки дрожали, и не заметить это было просто невозможно, но она, поджав губы, сделала последний шаг, преодолев все расстояние и будто неумело, все еще боясь, обняла Хартфилию за плечи, замерев, перестав дышать. Она наверняка ожидает чего-то плохого, вот только Люси и не думавшая о таком, не могла ничего понять. Не боятся, сожалеют, пытаются образумить, обнимают, пытаются вернуть, хотя в их душах все еще таится сомнение, что ничем хорошим, таким, как они вообразили для себя, это не кончится. – Возвращайся домой, к нам, мы ведь ждем тебя. Плевать, кто ты и кем стала, ты все еще наша Люси и ею ты останешься навсегда, да? – лица Штраусс видно не было, но Люси чувствовала, просто знала, что сейчас, на этих словах, она улыбается, наивно, искренне, как ребенок, как и сама Люси когда-то.
– Хватит уже этих телячьих нежностей, тошнит от вас, – Райто запрыгнул на ближайшую от них лавку, так же гордо подняв голову. Люси с трудом оттолкнув от себя Лисанну, которая никак не хотела ее отпускать, все равно цепляясь дрожащими пальцами за обрывки одежды, посмотрела на него недоверчиво. На него ей было в какой-то степени и плевать, но в какой-то и жаль. Как ни крути, но он здорово подставил ее, и Хартфилия уже и не знала чье предательство больнее – его или ее любимых малышек? Вот только в тот раз она была сама виновата – она отправила их к ним, заранее зная ведь исход.