Окутанная тьмой

Имилис

«Тьма…» – на это мысли с губ Хартфилии сорвался первый болезненный стон.

Раздался до тошноты знакомый хруст, оповещая, что первое ребро, находящееся ближе всех к сердцу уже поддалось из-за слабости Хартфилии и уже полного непонимания происходящего. Боль перекрыла все чувства, все звуки, все, что было, и девушка ясно ощущала только, как ребро раскололось на маленькие осколки, так болезненно впивающиеся в кожу, и она чувствовала каждый из них. Перед глазами потемнело от резкой, а после тянущей боли, сердце предательски замерло на секунду, кое-как справляясь с новыми, весьма неприятными ощущениями. Изнутри будто резали ножами, не пропуская ни один миллиметр, и от этого становилось еще хуже. Крепко уцепившись пальцами в край стола с такой силой, что костяшки побелели еще больше, став совершенно белоснежными, Хартфилия тяжело дышала, пытаясь свыкнуться с тем же пожирающим ее чувством, наивно полагая, что даже к такому можно привыкнуть. Наверное, если проявить стальную силу воли, то можно, но только не в этот раз, не при этих обстоятельствах. Демон, а точнее

вся его тьма, из которой состояло это полностью прогнившее существо, оказавшись внутри, чувствуя свежее тело, кровь с таким знакомым запахом, начала усиленно искать источник энергии, силы и единственное, что попалось ей на пути – сама девушка. Тьма самым мерзким паразитом, которого только можно представить, поселилась в самом укромном уголке, прямо под сердцем, пробиваясь наружу, ища выход и попутно с самым настоящим удовольствием, ломая, разрывая, кромсая все, что только есть. Одной рукой Люси крепко держалась за лопнувшее ребро, наивно надеясь, что так оно, будто по волшебству, срастется, но не вышло – соседнее лопнуло с таким же предательским, болезненным хрустом, впиваясь самым острым краем в легкое. Хартфилия хорошо ощущала, как он то едва касается, задевая самым кончиком, то чуть не распарывает его рваной прямой, из-за чего дыхание становится еще более тяжелым, рваным, коротким. Она и не успевает толком хватать воздух, наполняя им легкие, как тут же выдыхает, чувствуя, что еще чуть-чуть и осколок точно оставит дыру и тогда будет только хуже. Плечи судорожно вздымались, не успевая опускаться, и пока было какое-то временное затишье, Люси одной рукой, как можно быстрее, пыталась накрутить, намотать на дрожащую ладонь тот самый кулон, который так подвел ее в первый раз, вот только сейчас он обязан сработать. Теперь на кону ее жизнь.

Снова мерзкий хруст, снова дрожащие пальцы, хватающиеся за бок, снова крепко стиснутые зубы, чтобы только не сорваться на крик и не напугать никого своим поведением – все это было отвратительно, гадко и невыносимо. Как бы Люси не пыталась терпеть, как бы ни пыталась казаться сильной, будто ей это как комариные укусы, все равно волшебники поняли, до них дошло, что она сделала и ради чего. Этот безумный и на половину лишь обдуманный поступок был достоин уважения, был достоин самого обычного, но искреннего «спасибо», ведь никто сам, просто так, даже ради кого-то не слишком дорого, не согласился бы принять на себя эти чувства. Эту боль, разносящуюся по телу с неимоверной скоростью, сломанные ребра, их осколки, впивающиеся во все живое, во все, что только можно и это чувство, что кто-то есть внутри и этот кто-то бесцеремонно пожирает тебя, предварительно медленно кромсая на маленькие кусочки.

Люси болезненно поморщилась от неприятной рези, прикрыв глаза, до ее сознания, медленно погружавшегося в какой-то туман, уже слабо, но все еще долетали чьи-то голоса, крики с разных сторон, но все они глушились, перебивались звоном, стоящим в ушах. Надеяться оставалось лишь на свое зрение и сквозь легкую пелену, застлавшую глаза, Хартфилия видела как Венди, подойдя к ней слишком близко, что-то говорит, крепко хватает за руку и ведет в небольшую, полупустую комнату, оказавшуюся буквально в двух шагах. Быстро прикрыв за собою дверь, девочка оставила Люси здесь, среди кромешной, непроглядной темноты, со своей личной болью и тьмой, но Хартфилия, не смотря на такие мысли, была несказанно рада – теперь-то уже ничто не помешает ей раз и навсегда избавиться от этого надоедливого демона. Теперь она сможет убрать этого выродка из себя.

Мысль о том, что придется делать дыру в самой себе, да еще и своими силами, прекрасно понимая, что это больно, но сейчас так жизненно-необходимо так же как и Леону тогда, вызывала немалое отвращение и размышления о полном безумии и о том, что она все же сходит с ума, раз решается на подобное. Но лучше уж самой причинить себе такую боль, что перед глазами все потемнеет, поплывет, чем терпеть и позволять тьме пожирать себя заживо, раз за разом ломать кости, все переворачивать, выворачивать, будто наизнанку и рвать. Морально подготовиться к такому просто невозможно, да и физически тоже, остается только надеяться на свою силу духа и на то, что она после такого просто не рухнет бессознательной на пол от этой невыносимой боли. В тот раз, при Имизуки, она кое-как выдержала, но все же пролежала без сознания некоторое время, но в этот раз нельзя, ведь там, за этой тонкой стеной, находится и раненный Леон. Его раны ведь не так просты, как кажутся, и Венди, даже если бы и хотела, не сможет справиться в одиночку.

Цепочка была так же небрежно обмотана вокруг ладони, под местами сломанными ногтями, да и на коже, везде была полу засохшая кровь с таким отвратным запахом, будто сейчас стошнит, но с таким сладким вкусом, который Люси уже успела попробовать и понять, что эта мерзость сводит с ума бесповоротно. Эта кровь сладкая, но поганая, прогнившая, как и ее обладатели. Опершись на стену спиной, Хартфилия начала второй, чуть дрожащей от неприятного покалывания в боку, рукой слишком медлительно, поочередно расстегивать пуговицы на рубашке. Конечно, можно было бы и сразу, одним рывком расцепить их, но, увы, запасной одежды нет, да и сил на этот рывок тоже. Откинув голову назад к ощутимо прохладной стене, Люси зажмурила глаза, поморщившись, вздрогнув от заметного холода и вытянув ладонь вперед крепко-накрепко, насколько это только возможно, сжав ее в кулак. Еще минуту Хартфилия колебалась, не зная, придумывая, размышляя, пытаясь вспомнить другой, какой-нибудь менее болезненный способ, которого просто не существует.

«Мелкий, знаешь, я все не перестаю тебе удивляться. Сейчас все, как люди, так и демоны, крепко держаться за свои шкуры, ведут себя, как крысы, жалят,

словно змеи, лезут под кожу, принося неимоверную боль, а ты, ты другая, ты все делаешь по-другому. Жертвуешь собой, отдаешь на растерзание этим коршунам свою тело, душу, сердце и что удивляет меня еще больше, ты ничего не требуешь взамен за это. Только это убийственное одиночество, которое, ты ведь уже поняла, что не выход, не спасение, не твой третий вариант из двух. Сейчас тебе опять больно, ты опять взяла все на себя, опять ты защищаешь их любой ценой, которая, ты даже представить не можешь, насколько высока. Ты демон, который защищает людей, оберегает их, убивает падших, тех, кто уже сдался, отрекся от здравого смысла, и знаешь, я горжусь тобой. То, что нас не убивает, делает нас сильнее, так ведь говорят люди, да? И судя по этой фразе, по твоему отношению к людям, по твоим поступкам, я понимаю как никогда раньше, что мне далеко до тебя. Ты хоть и младше, но лучше понимаешь какова цена жизни, какова цена доверия и дружбы, а я это уже просто забыла, ведь Смерти ни к чему эти чувства. Теперь я понимаю как была неправа, когда отреклась от своих чувств, когда просто не посчитала нужным вновь пробуждать их в себе, когда просто забыла, поставив точку в конце… Ты ведь знаешь, мелкий, что я и хотела бы, но не могу сейчас быть рядом с тобой, не могу держать твою руку, не могу успокоить и придать какой-то уверенности, но ты знаешь, что одну я тебя не оставлю, так? Есть кое-что, что я могу – внушить тебе мое присутствие и тебе, я обещаю, будет легче, правда, ты просто верь, что я здесь, что я стою прямо перед тобой. И мы сможем все преодолеть верно, мелкий?»

Слова Лии были словно глоток свежего, отрезвляющего воздуха, которого сейчас не хватало, которого было так мало здесь, в этой маленькой, темной, душной комнатке. На лице Хартфилии появляется легкая улыбка, когда она ощущает, хотя и знает, понимает, что все это ложь и умелая иллюзия, созданная сестрой – тонкие, прохладные пальцы, касающиеся самыми кончиками ее руки, держащей кулон. Все же даже ложь порой бывает полезной и в этот момент Люси убеждается в этом еще сильнее, ведь она спасает ее, помогает принять верное решение и выбор не впервые. Пальцы Лии крепко сжимают запястье, ощутимо впиваясь острыми ногтями, поворачивают, медленно, осторожно, чтобы не спугнуть еще сильнее, направляют руку Люси прямо под ее сердце. В этот момент Люси прекрасно видит уверенность сестры, ее осознание, что другого выбора просто нет, но страх мерзким облаком окутывает девушку с ног до головы. Хартфилия чувствует легкий, успокаивающий поцелуй в висок, чувствует, как сестра тихо обнимает ее за плечи и тяжело вздыхает с самым неподдельным сожалением. Люси уверена, что была бы возможность, то Лия, не раздумывая, переняла бы всю ее боль на себя – у Лии была всегда лишь одна проблема – неподвластный синдром старшей сестры. И сейчас она вновь пытается сделать весь путь Люси как можно проще, легче, но кое-где она, видимо, проглядела и ей остается только быть той невидимой тенью, как и раньше.

Все действия, ощущения, чувства настолько правдоподобны, натуральны, что Люси на одно короткое мгновение полностью поддается этому чувству защищенности, поддержки и, совсем позабыв о боли, об осколках, впивающихся во внутренности, глубоко вздыхает, резко, уверенно врезаясь когтями в кожу. Тупая боль начинает беспрерывно пульсировать в висках, глаза на секунду становятся пустыми, остекленевшими, расширенными от боли. В чувства более или менее ее приводят осторожные, такие же успокаивающие прикосновения сестры. Крепко стиснув зубы, до скрежета, Хартфилия еле слышно стонет, возвращаясь в реальность, сильнее, еще глубже проталкивая ладонь вперед, хорошо, даже слишком четко, ощущая и свои когти, разрывающие преграду, и кулон, и его цепочку, небрежно тянущуюся следом.

Железо слишком неприятно холодило внутри, но даже оно не перебивало, просто не могло перебить всю ту боль, которая моментально разносилась по телу все новыми и новыми порциями, достигая всех самых дальних, маленьких клеточек. Мгновенная слабость, полнейшее неподчинение тела, полу прикрытые глаза с такими же расширенными зрачками, вздохи – каждый, будто ножом по сердцу – рваные, короткие, неглубокие и все, как один, болезненные. Все так же опираясь спиной на стену, скользя свободной, вовсе не слушающейся рукой рядом, пытаясь найти, схватиться за что-нибудь, зацепиться за опору, которой рядом просто нет. Уже полностью сидя на полу, продолжая держать кулон в себе, чувствуя как что-то знакомое, вновь начинает бушевать, негодовать там, Люси с новой силой раскусывает губы, пытаясь привести себя в чувства, ведь теперь прикосновения холодных пальцев Лии просто недостаточно. Из свежей, тонкой ранки на губе начинает сочиться кровь, которую Хартфилия тут же слизывает и от этого, как ни странно, становится немного, но легче, хотя звон в ушах так и не прекращается.

«Боль… Я уже почти не помню, как это, мелкий, но сейчас, когда я рядом с тобой, пускай и частично, я могу снова вспомнить это чувство, обрывками. Я знала, что ты не позволишь и потому не сказала, что разделила эту боль на нас двоих и, ты знаешь, эта жалкая половина, пришедшая ко мне, пронзила мое сердце насквозь, чуть не свела с ума. Это невыносимо, невозможно сдержать все болезненные стоны и крики, так и рвущиеся наружу, невозможно привыкнуть к этой боли, невозможно и перетерпеть ее, как бы ни пытался. Это ужасное чувство, которое постоянно преследует людей, демонов, да и тебя тоже, мелкий, она постоянно ходит за тобой по пятам, настигая в самые трудные моменты. И я не понимаю, как ты терпишь, я не могу объяснить тебе, что чувствую, что ощущаю внутри себя, вновь осознав каково это, как мерзко чувствовать себя настолько беспомощной, вовсе не имеющей никакой защиты и силы, чтобы дать опор. Теперь я поняла, я вспомнила и уже никогда не забуду, просто не посмею забыть, что это… Боль…»