Окутанная тьмой
Шрифт:
Оттолкнувшись от пола руками, Люси кое-как поднялась на ноги, придерживаясь за колонну. Раны залечены, после них и следов не осталось, но вот вновь появившаяся слабость и голод, нарастающий с каждой минутой, опять превращают ее в ничего не могущего демона. Сознание и явное непонимание происходящего, в который раз уходят в пустоту, в полнейшее небытие. Перед глазами темнеет, хотя Хартфилия все еще стоит и крепко держится за полуобгоревшее дерево. Она и сама ничего не могла понять и осознать, как сверху что-то треснуло, посыпался бледно-искрящийся красными крапинками пепел, падая на пол, совсем рядом. Но Люси так и не слышит этого, в ушах стоит тот же назойливый звон, доходящий до безумия. Ничего не поняла она и тогда, когда рядом прямо перед ее глазами с тем потухшим, но все еще живым огоньком упал небольшой обломок деревянной балки.
Все же они не до конца успели, не совсем все потушили и в самом верху здания огонь тихо и мирно тлел. Почему-то совершенно никто не заметил его там, медленно
Почему именно он – тот, кто был заклеймен предателем – оказался ближе всех, было неясно, он то ли ожидал этого, то ли предчувствовал, но, тем не менее, без раздумий, без промедлений бросился к ней. Просто он понимал, что обязан сделать это, чтобы вернуть ее доверие, понимал, что это его обязанность, его ответственность, его вина, пускай Хартфилия и ненавидит его, но он не говорил ей таких слов. Да, Райто и сам в полной мере не понимал, почему, как решился на такое, зачем он так быстро, ловко, перепрыгивая, обходя все доски, добрался до нее, ради чего оттолкнул ее в сторону, туда, где более безопасно с таким остервенением и силой, чтобы ее здесь, в этом месте, точно не было.
И почему именно сейчас, когда сама балка с грохотом, с треском, с пеплом и едким дымом, с маленькими огоньками, отражающимися в его испуганных глазах, начала падать? И он наверняка мог бы уйти, отбежать в сторону, броситься назад или вслед за Люси, но сейчас, видя быстро приближающуюся балку, он впервые с ужасом осознал, просто вспомнил, что боится огня и из-за этого, казалось, нелепого страха просто не может двигаться…
Комментарий к Все на своих местах, часть 4: Самопожертвование, 2… Опять я творю невозможное – 10 страниц за один день, чувствую себя настоящей волшебницей. В общем, я подумала, что если не успею написать за сегодня, то весь мой график уйдет в пустоту и потому кое-как, собравшись со своими силами и возможностями, я написала новую главу. Спасибо большое, что не забываете и терпеливо ждете, мирясь с моими капризами.
Следующие две главы, возможно, будут бонусами, дополнениями к жизни некоторых героев. Только тогда я вновь вернусь к продолжению.
Написано с трудом и потому, скорее всего, тут есть ошибки, не поленитесь, укажите на них, за искреннее спасибо, конечно _
====== Бонус 2. Райто: почему я так боюсь огня... ======
— Давай, выбирай, Анастейша, ну же, смелее, посмотри какие они хорошенькие. Какой тебе нравится больше всех: этот с ярко-синими глазками или этот с такой пушистой, вьющейся шерсткой? Ну?
— Нет, я не хочу такого, — Райто тогда еще толком не понимал и не знал, сколько ему было отроду, когда тяжелые двери со скрипом отворились и их уютное гнездышко, где он, еще слабый и маленький, мирно ползал вокруг, проверяя свои силы, грелся у горячего живота матери бок о бок с такой же маленькой сестренкой и другими, подкинутыми к ним, щенками, разворошили. Тот идеальный и чистый мир, созданный его мамой, которая была защитой, опорой для него, просто разрушился, привычный полумрак рассеялся, освещаемый яркими огоньками свечей, а тишину постоянно разрезали чьи-то голоса, вгоняя маленького, ничего не могущего щенка в дрожь. Райто помнил незнакомую бледную чуть костлявую руку, обтянутую белой кожей, помнил, как эта рука одного за другим вытягивала его названных братьев и сестричек. Сверху доносились непонятные для него тогда слова, но он, не будучи храбрым и любопытным, только выглядывал из-за хвоста матери. Щенков, пищащих то ли от недовольства, что их потревожили, то ли от боли, когда тонкие пальцы с темными ногтями поднимали их за шкирку, вытягивая на свет, но после вновь возвращали сюда в их дом, мир. Вскоре пришла очередь его сестры — ее Райто хорошо отличал по запаху и по глазам — голубыми они были только у него и у нее, остальные щенки были другими, отличными от них. Он до сих пор помнил как сестру, тихо пискнувшую от неожиданности и страха, схватили, поднимая куда-то вверх за пределы его видимости, но тут же опустили, а после подняли и его. Райто промолчал, ни визгнув, ни пискнув, только с испугом вглядываясь в полумрак, в огоньки свечей и темно-карие глаза, появившиеся, будто из ниоткуда, глядевшие не на него, а в его глаза и, видимо, нашедшие там то, что так усердно искалось ими. — Он мой! — твердо, но по-детски забавно прозвучал тонкий звонкий голосок, и Райто только и сумел, что рассмотреть овально личико
— Идем, Анастейша, теперь его нужно омыть кровью твоей жертвы, ему нужна еда, идем, деточка, идем, — дальше темная и уже совсем не страшная, непроглядная темнота застлала по-детски чистые, ясные, тогда еще невинные глаза Райто, не видевшие ничего плохого, гнилого, порочного. И душа его была такая же светлая, не знающая, не чувствующая ни вины, ни ненависти, ни сожаления о содеянном ранее.
Райто помнил как спустя несколько минут плутаний в темноте, его глаза ярко и беспощадно слепил свет множества зажжённых свечей, их фитили, охваченные ярко-красным пламенем, отражались в его испуганных глазах — но все равно он не мог оторваться, пускай оно и было неизвестным для него, оно было таким чарующим, волшебным. Помнил он и неподвижное тело, лежащее на каком-то столе, на бардовой шелковой простыне, вокруг него — у самой головы и у ног — стояли золотые подсвечники с резными ножками, освещая бледное лицо, закрытые глаза и плотно сжатые в одну тонкую линию губы. В этот момент единственной верной защитой и опорой Райто была эта девочка, но и она на мгновение исчезла, усадив его рядом с головой мужчины. Райто помнил, как хотел, надеялся укрыться и согреться теплом этого человека, но тепла как такого и не было — он был холоден как лед, и Райто показалось, что мужчина нуждается в спасении и защите куда больше.
— Райтик, ты готов? Сейчас ты увидишь все это впервые, но не думай плохо обо мне и не бойся — я не убийца, все так, как и должно быть, я ведь демон. Этот мужчина грешник и его черная, насквозь прогнившая душа с таким количеством лжи и боли — моя еда, чтобы не умереть и жить вечно, а вот его черное сердце — твоя, — Райто хорошо помнил, как затрясся, испуганно поджал хвост, прижал уши к голове, сжавшись в маленький беспомощный комок. Он смотрел на эту девочку, назвавшую убийцей и себя, и его, исподлобья, не веря, выжидающе — а в ее карих глазах плясали черти. Бледно-алые губы тронула едва заметная ухмылка, в свете многочисленных огней, теперь слишком пугающих Райто, мгновенно блеснуло острое лезвие кинжала с драгоценными камнями на рукояти.
Райто чувствовал себя беспомощным, одиноким, вовсе незащищенным — ее рука слишком уверенно держала кинжал острием вниз, а сама девочка слишком зловеще и непредсказуемо ухмыляясь. Она занесла руку для удара, целясь куда-то рядом с сердцем, и Райто видел, как она тонким пальчиком проводила между ребер, будто примеряясь, уточняя куда лучше. И все это лишь для того, чтобы насытиться, получить выбранную ее тетушкой душу и посвятить дьявольского пса во все закрытые от него ранее дела, тем самым, призывая его верой и правдой служить той, которая показала ему эту сторону до скончания веков. Огоньки свеч дрогнули и лезвие, рассекая воздух, опустилось, Райто испуганно выглянул из-за плеча мужчины и тут же кинжал вонзился в кожу, брызнула кровь, попав и на самого щенка, неприятно стекая вниз по маленькой мордочке, навсегда запятнав его светлую душу кровавым клеймом. Маленькие ручки девочки ловко, быстро, остервенело продолжали разрезать, как оказалось, тонкую кожу, грубо кромсая кости — и Райто слышал каждый звук, каждый хруст сломанного ребра, он видел и кровь, беспрерывно стекающую вниз по простыне.
— Не бойся, Райтик, я уже выпила его черную душу и кровь — она была на удивление поганой, мерзкой, тошнотворной, обычно чувствуется только легкая горечь, но, видимо, его количество грехов было намного больше обычного. А сейчас, мой хороший, твоя очередь — ужин подан, — с улыбкой проговорила Анастейша, хотя на ее бледных щеках в свете огоньков блестели алые капли и руки, по локти перепачканные в крови, предавали ей еще более ужасный вид. Теперь перед маленьким Райто лежало сердце, еще минуту назад снабжавшее все похолодевшее тело кровью, с обрывками тканей, когда-то связывающих его с телом мужчины, со свежей стекающей вниз на простынь кровью, сейчас слишком желанной и манящей. — Давай, Райтик, не упрямься и не бойся, пойми, что перед тобой демон, а этот падший человек наша еда. Не бойся крови, не бойся моей ухмылки, не бойся огня и темноты — они неотделимые составляющие нас, — Райто осторожно приблизился к окровавленному органу, оглядывая его любопытным взглядом со всех сторон — непонятное и незнакомое ранее чувство подсказывало, подталкивало, нашептывало ему разные мерзости, гадости, пробуждающие желание вцепиться в сердце зубами и рвать, грызть, как только можно, но он не знал с чего начать, просто боялся. Все эти мысли и желания были вовсе несвойственными ему — милому, ранимому мальчику, который так любил свою маму и сестру, который раньше не видел ничего подобного, но теперь жаждал всего и сразу, он просто поддался, сломался, меняясь в корне.