Оленин, машину! 2
Шрифт:
Я сделал Добролюбову знак рукой, мы вышли во двор, подальше от любопытных глаз Хуа Гофэна и его жены.
— Что думаешь, как поступим? — спросил я, переходя на чуть более тихий тон.
Опер поднёс к губам сигарету, глубоко затянулся, выпустил тонкую струю дыма и коротко ответил:
— Вернёмся в Мишань. Передадим отчёт начальству, доложим о находке охотника. Пусть они решают.
Я качнул головой, усмехнувшись:
— Серьёзно? Думаешь, ради такой ерунды они нас тут задерживать станут? Скорее велят бросить
Командир помолчал, потом кивнул, соглашаясь.
— Ну, а как тогда быть? — наконец спросил.
Я облокотился на покосившийся забор, складывая руки на груди:
— Думаю, вот что. Приезжаем в Мишань, но это барахло — консервные банки, парашют и всё остальное — забираем с собой и вместе с ценностями прячем в укромном месте. Потом начинаем искать самолёт. На обратном пути сокровища заберём.
Добролюбов усмехнулся, раздавил окурок сапогом и глянул на меня с одобрением.
— Дельное предложение. Только что-то мне подсказывает, что найти этот самолёт будет не так-то просто. Если китаец не напридумывал.
— Поэтому и надо двигаться быстро. Пока следы свежие и кто-нибудь ещё на находку не наткнулся. К тому же неясна судьба лётчиков. Это могут оказаться засланные в наш тыл разведчики. Значит, дело касается СМЕРШ, без вариантов.
— Хорошо, — кивнул опер. — Тогда что с этим охотником?
Я прищурился, глядя в сторону дома.
— Берём с собой. Он нас к тому месту отведёт. Если соврал, в тайге и останется.
Добролюбов коротко усмехнулся, поправил кобуру и шагнул в сторону дома.
— Согласен.
Мы вернулись в дом, где Минпо, как испуганная мышь, замерла у стены, а Хуа Гофэн поднял на нас взгляд, полный смеси усталости и тревоги. Решение было принято.
Глава 17
Мы вернулись в Мишань ближе к полудню. Город встретил привычной для прифронтовой полосы суетой: по улицам тянулись нескончаемые колонны пехоты и техники, в небе то и дело проносились звенья самолётов. Местных жителей было видно немного: не привыкли к такому зрелищу и потому чаще всего наблюдали из окон. Правда, почти на всех лицах я заметил улыбки. Нас встречали, как освободителей. Оно и понятно: если бы не советская армия, то Китай наверняка до сих пор оставался бы японской колонией.
Первым делом мы направились в военную комендатуру, которая к нашему возвращению уже была сформирована. Остановили машины в переулке, чтобы не мешать основному движению. Мы с Добролюбовым отправились в здание. При входе показали удостоверения, спросили, как найти главного. Нам показали, и вскоре мы зашли в большой кабинет. Судя по всему, здесь раньше располагался какой-то важный японский чин — на стенах висели карты на японском и большая картина с видом на Фудзияму. Всё это не успели, видимо, снять, но добавилось кое-что новое.
Тяжёлый дубовый стол, за которым
Добролюбов, привычно держа инициативу в своих руках, объяснил, что наш отряд выполняет секретный приказ штаба фронта. Чтобы не было лишних вопросов, он предъявил документ с печатью и подписью, удостоверяющий, что мы тут не праздно шатаемся.
Комендант, — усатый подполковник крепкого телосложения лет 50-ти, молча просмотрел бумаги, нахмурился, но ничего не сказал. Лишь в конце пробурчал:
— Принял. А сейчас вы по какому вопросу?
— Надо уточнить кое-что и связаться со штабом фронта, — коротко ответил Добролюбов.
— Можете использовать наш узел связи. Но сначала, если не против, уточню кое-что у вас. — Комендант поднял взгляд. — Это правда, что вы участвовали в операции по освобождению женщин из «станции утешения»?
Я кивнул:
— Так точно, наша работа.
Строгое выражение лица коменданта немного смягчилось.
— Тогда, думаю, вас заинтересует, что с ними всё хорошо. Мы отправили их в приют. Снабдили едой, одеждой, помогает медперсонал. Документы, конечно, утеряны, но их восстанавливают. Как только это станет возможным, они вернутся домой.
Мы переглянулись с Добролюбовым — новость была хорошей. Женщины, прошедшие через ужас японского публичного дома, наконец получили шанс начать новую жизнь. Если смогут забыть старую, конечно. «Им бы хорошего психолога теперь», — подумал я. Но где его возьмёшь в 1945-м? В наши времена психологов, правда, пруд пруди. Но отыскать среди них того, кто реально хочет помочь, а не ободрать тебя, как липку, практически невозможно.
— Спасибо за информацию, товарищ подполковник, — ответил Добролюбов.
Покинув кабинет, мы направились в узел связи. Опер сразу подошёл к радисту, попросил соединить со штабом фронта. Когда сержант всё сделал, Сергей попросил его удалиться, а затем стал общаться с командованием. Я остался у двери, чтобы никто не помешал. Добролюбов кратко, но чётко изложил ситуацию. Сообщил о находке деревенского охотника, предполагаемом обломке самолёта, высказал гипотезу о том, что это может быть часть американского бомбардировщика или даже разведчика. Потом перешёл к сути:
— Время на выполнение задания требуется больше. Обстоятельства осложнились.
Связь на том конце провода оказалась не самой качественной. В наушниках, — даже до меня доносилось, — слышались шумы и посторонние голоса, но слова начальства были различимы:
— Неделя. Больше дать не можем. Если ничего не найдёте — возвращайтесь.
Добролюбов поблагодарил за предоставленное время, убрал наушники и повернулся ко мне.
— Ну что, неделя у нас есть.
— Этого хватит, если никто не будет мешать, — ответил я.