Оленин, машину! 2

Десса Дарья

— Авиаразведку? — протянул он, словно обдумывая каждый слог. — Это вам в штаб фронта, товарищи из СМЕРШ. У меня свободных машин нет. Все задействованы. Наступление, должны понимать.

— Товарищ майор, простите, но это очень срочно, — вступил я. — Мы ищем старый железнодорожный мост через Мулинхэ. Нужны хоть какие-то данные, а без вашей помощи мы потеряем драгоценное время.

Он ответил не сразу, словно взвешивал что-то в голове. Явно майору не понравилось, что к нему вот так запросто обращается какой-то старшина. Будь хотя бы офицер, а тут… Я, прочитав

это в его взгляде, тоже пожалел, что оказался в прошлом в таком простеньком звании. Ну почему не полковником? И желательно Генерального штаба. Хотя бы на историю любимой Родины повлиять бы смог. Первым делом нашёл бы Хрущёва и шлёпнул.

Майор подумал, потом махнул рукой, показывая на перевёрнутый ящик, который явно служил стулом:

— Садитесь.

Мы присели, а комполка потянулся к папке с документами, словно пытался найти оправдание отказу.

— Поймите, — начал он, не поднимая взгляда. — Летаем на остатках горючего. Каждый вылет на вес золота. Тылы не поспевают ни черта. Я не могу просто так взять и выделить вам…

Добролюбов резко перебил:

— Тогда свяжитесь со штабом фронта. Там решат.

Майор остановился, поднял на нас взгляд и усмехнулся.

— Смелые, вижу. А вы понимаете, что требуете?

— Понимаем, товарищ майор, — твёрдо сказал я. — Иначе мы бы не пришли.

Герой Союза какое-то время сверлил нас пристальным взглядом, потом позвал:

— Еременко! Ладно. Но если начальство скажет «нет», то вопрос закрыт.

В комнату вошёл тот самый сержант-связист.

— Соедини меня со штабом фронта. С четвёртым.

— Есть!

Связист утопал, громыхая сапогами, вскоре из другой комнаты послышалось:

— Товарищ майор! Четвёртый на связи!

Комполка вышел. Мы услышали, как он коротко представился и передал нашу просьбу. Разговор был коротким. На том конце линии явно всё понимали. Повесив трубку, майор вернулся и задумчиво покрутил ус.

— Ну что ж, товарищи. У вас есть час, чтобы подготовиться. Лётчик найдётся. Но вы летите сами, сопровождаете и помогаете. Я ясно выразился?

— Так точно, товарищ майор! — сказал Добролюбов, я же уточнил:

— На каком самолёте?

— Есть тут у меня один агрегат. Не новый, но вам точно понравится, — прищурился на секунду комполка. Мне кажется, он при этом улыбнулся незаметно. Потом взял лист бумаги, порвал пополам, написал что-то красным карандашом, отдал оперу и махнул рукой: — Идите, найдите капитана Ломакина. Он вам всё объяснит.

Мы вышли из палатки, чувствуя облегчение. Сергей посмотрел на меня и усмехнулся:

— Я уж думал, нам тут пинка дадут вместо самолёта.

— Майор, видно, боевой, — ответил я. — Такие на пустяки не размениваются.

Опер кивнул и оглянулся на аэродром:

— Ну что, пошли Ломакина искать? У нас теперь есть аргумент, — он показал половинку листа, на котором было начертано крупным почерком красным карандашом: «Оказать полное содействие. Приказ штаба фронта. Григорович». Хотя бы фамилию комполка узнали.

Капитан Ломакин, как только мы его увидели, —

нашли, спрашивая всех, кто на пути попадётся, — сразу показался мне человеком не из числа тех, кто рвётся в атаку или становится героем очерков в газетах. Среднего роста, с немного рыхлой фигурой и кругловатым лицом, он выглядел скорее усталым, чем строгим. Его выцветшая гимнастёрка сидела мешковато, знаки отличия потёрлись, а сапоги выглядели так, будто чистились больше по привычке, чем по усердию. Он напоминал бухгалтера районной администрации, призванного в армию и только и мечтавшего, как бы поскорее вернуться домой, к жене и детям.

Когда подошли к нему, коротко отдали честь.

— Капитан Ломакин? — уточнил Сергей.

Тот чуть кивнул и прищурился, разглядывая нас, как будто пытался понять, чем вызвано наше появление.

— Да. И что за дела ко мне? — поинтересовался не слишком вежливо.

— Здравия желаю. Вот приказ комполка, товарищ капитан, — сказал я, протягивая бумагу.

Ломакин, чуть морщась, развернул документ и начал читать. Его лицо оставалось неподвижным, но я заметил, как он слегка покачал головой. Закончив, офицер скрипучим голосом выдал:

— Ну, конечно. Опять «немедленно, срочно, обеспечить». Ладно, идите за мной.

Мы последовали за ним к ряду ящиков, сложенных вдоль одной из стен палатки. Ломакин шагал неторопливо, чуть сутулясь, словно каждое движение давалось ему с усилием. Временами он перебирал в руках ключи, как будто проверял, все ли на месте, хотя до замков ещё далеко.

— Авиаразведка… — пробормотал он, словно размышляя вслух. — Вечно кто-нибудь что-то требует, и всё «по первому разряду».

Мы молча шагали рядом, стараясь не встревать, пока он ворчал. Ломакин глянул на нас краем глаза и добавил:

— Наш товарищ майор-то, конечно, молодец, Герой! Но вы-то понимаете, что у нас тут не санаторий? Каждую каплю топлива считаем, каждая запчасть на учёте. А вы сейчас мне полдня работы срываете.

Добролюбов, как обычно, не мог молчать:

— Товарищ капитан, приказ есть приказ. Работаем на Победу.

Ломакин остановился, повернулся и посмотрел на нас с нескрываемой усталостью.

— Знаю, что на Победу. Только у нас каждый день что-нибудь отбирают — то майор, то штаб, то ещё кто. Ладно, пойдёмте.

Мы дошли до более-менее сохранившегося небольшого ангара, где откинул брезент, прикрывающий вход (двери с петель вынесло взрывом), и жестом пригласил внутрь. Там в полутьме вдоль стен стояли ещё более многочисленные ящики, бочки с топливом и прочее имущество. Но главное — прямо посередине немного места занимал По-2. Тот самый «небесный тихоход» из фильма, который я недавно так некстати вспомнил!

Лёгкий самолётик стоял на слегка покосившихся стойках шасси. Его облик был простым и скромным. Биплан с деревянным каркасом и полотняной обшивкой, он выглядел лёгким, почти игрушечным, но именно этот самолёт, насколько я помню из фильмов и книг про Великую Отечественную, внушал страх врагам и спасал жизни нашим бойцам.