Оленин, машину! 2

Десса Дарья

Два узких крыла, сложенные друг над другом, сдержанно отражали пробивающийся через дырявую крышу свет. Их конструкции казались хрупкими, словно лёгкий ветер мог унести эту машину прочь, но я знал, что за внешней простотой скрывалась надёжность, проверенная войной. Простой звёздообразный двигатель выглядел чуть пыльным, но от него пахло горючим и машинным маслом. Пропеллер — чуть потрёпанный, с потёртыми лопастями — как будто хранил следы ночных вылетов.

Вспомнилось, как в книгах описывали ночные атаки «Ночных ведьм» — женщин-пилотов, которые на таких же самолётах

бесшумно появлялись над немецкими позициями. Они отключали двигатель, чтобы, паря как тень, сбросить бомбы на врага. Представил, как в тишине раздаётся лёгкий свист, а затем взрыв и крики врагов, застигнутых врасплох.

Узкая кабина, едва прикрытая дугой козырька, выглядела до удивления простой. Сиденья, приборы — ничего лишнего, всё только самое необходимое. Весь самолёт был чистым воплощением утилитарности и практичности, каждый его элемент создан для того, чтобы выполнить боевую задачу.

Этот маленький трудяга не блистал, как бомбардировщики или истребители, но в его скромности и кроилась его сила. Тихий, неприхотливый, экономичный — и этим незаменимый. Глядя на По-2, я не мог не проникнуться уважением к инженерам, создавшим это чудо, и к пилотам, которые сражались на нём, несмотря на его уязвимость и простоту. А самое главное: неужели мне придётся сегодня подняться на нём в воздух! Аж прямо дух захватывает.

Добролюбов, бросив на меня взгляд, усмехнулся:

— Кажется, мне лучше с тобой даже не спорить насчёт того, кто полетит, да?

Я отвёл взгляд. Мол, ты тут командир и офицер, а я лишь приказы исполняю, но… сам понимаешь.

— Никогда на таких не летал? — спросил Сергей.

Я отрицательно мотнул головой. Много на чём летал, от гражданских до военных. Чаще всего на военно-транспортных доводилось. Во время учёбы в Рязани прыгали с парашютами с небольшого самолётика. Но на По-2 не доводилось.

— Ну как, устраивает? — поинтересовался немного иронично зампотыла.

— Вполне, — ответил опер. — Кто лётчик?

— Ждите здесь.

Капитан Ломакин ушёл. Вскоре появились двое авиатехников, стали готовить машину. На нас внимания не обращали — не свои, да и ладно. Через десять минут пришёл парень, которого я сразу про себя обозвал Кузнечиком. Уж очень оказался он похож, — такой же худой, высокий, с добрым открытым лицом, не знававшим бритвы, — на лётчика из фильма «В бой идут одни „старики“» Фамилию актёра не вспомню, но киноленту знаю почти наизусть — одна из лучших о Великой Отечественной.

— Здравия желаю! — вытянулся подошедший. — Младший лейтенант Кузнечиков!

Я отвернулся, скрыв широкую улыбку. Ну надо же! Забавное совпадение.

— Мне приказано оказать вам полное содействие.

Добролюбов представил нас. Сказал коротко, что нужно сделать. Достал планшет, развернул карту и показал приблизительный район поисков.

— Сделаем, товарищ лейтенант! — козырнул Кузнечиков. — Когда вылет?

— Немедленно. С вами полетит старшина Оленин.

— Есть!

Лётчик поспешил к механикам, потом они вместе вывели «кукурузник» из ангара. Добролюбов крепко пожал мне руку.

— Удачи, Лёша.

— Спасибо! — ответил

я и пошёл к самолёту. Вскоре уже сидел на втором месте, за пилотом, и натягивал на голову кожаный шлем, потом опустил очки и ощутил себя настоящим асом.

— От винта! — скомандовал Кузнечиков, когда мотор По-2 затарахтел.

Младший лейтенант уверенно вывел самолёт на взлётно-посадочную полосу, затем набрал скорость, и я ощутил, как колёса оторвались от земли. Летим!

Гул мотора заполнил всё вокруг, а лёгкая дрожь дерева и полотна самолёта передавалась через сиденье. Мир для меня, едва мы поднялись в небо, будто изменился. Все заботы и цели, даже само задание, отступили на второй план. Я сидел, крепко держась за борта кабины, и не мог оторвать взгляда от того, что медленно раскрывалось под нами.

Внизу, словно в огромной живой карте, расстилалась тайга. Бескрайняя, густая, зелёная — она казалась невероятно живой, шевелилась от ветра, пульсировала оттенками. Деревья, будто покрывало, мягко накрывали холмы и опускались в низины. Здесь и там блестели серебряные змейки рек — вода отражала солнце, и казалось, что они шевелятся, извиваясь, как живые существа. Где-то вдали лежали деревеньки — крошечные, едва различимые, будто игрушечные домики. Дороги тянулись тонкими нитями, разрезая лес, но всё равно исчезая в его бескрайности.

Я поймал себя на том, что не думаю о задании. Просто смотрел, впитывал всё это пространство. Ветер рвался в кабину, шум мотора отдавался в груди, но мне было всё равно. Я дышал этим простором, этим чувством полёта, ощущением свободы, которое накрывает, когда под тобой уже нет земли.

Отсюда, сверху, всё казалось простым. Вражда, бои, смерти — всё это осталось внизу, а здесь был только простор, только эта земля, прекрасная и бесконечная. Я чувствовал, как с каждой минутой внутри меня нарастает восторг. Казалось, ещё немного — и, кажется, заору во всю глотку от переполняющего меня счастья.

Пилот взглянул на меня через плечо, кивнул, как будто понимал, что чувствую. И действительно, слова были не нужны. Эти несколько минут стоили всех наших трудностей, всей усталости. Я смотрел на мир, проплывающий внизу, и чувствовал себя частью чего-то большего, величественного.

Постепенно младший лейтенант выровнял самолёт, и мы взяли курс вдоль долины Мулинхэ. Кабина вибрировала от мотора, но шум уже не отвлекал, он стал частью полёта. Я вернулся к выполнению задания и теперь всматривался по сторонам, ожидая, что вот-вот увижу нужные ориентиры.

С высоты долина реки казалась спокойной и даже какой-то укрытой от всех бед. Мулинхэ петляла между холмами, блестела, как серебряная лента, в солнечном свете. Я пристально разглядывал берега, ожидая, что вот-вот увижу следы железной дороги — прямую линию насыпи или остатки шпал, уходящие в лес. Но вместо этого под нами простирались лишь тайга и бесконечная зелень. Порой в зарослях виднелись просветы — дороги или тропы, но ни одного намёка на железнодорожные пути.

— Видите что-нибудь? — спросил пилот, чуть обернувшись ко мне. Его голос в шлемофоне звучал глухо, словно издалека.