Оленин, машину! 2

Десса Дарья

— Бедолаги. Видать, решили, что японский офицер, — заметил я. — Схожу, разбавлю обстановку. Иначе они ему ничего не скажут от страха.

Опер кивнул, отпуская. Я подошёл к Кейдзо, вытянулся и козырнул, нарочито громко сказав по-русски:

— Здравия желаю! Старшина Оленин, 13-й отдельный танковый батальон СМЕРШ!

Китайцы, прежде испуганно замершие при виде незнакомого японца, немного зашевелились.

— Ну, чего молчишь? — ткнул я японца в бок. — Скажи им, что мы дорогу потеряли.

— Сказал уже, — поморщившись от моего фамильярного

жеста, заметил Кейдзо. — Молчат, как воды в рот набрали.

— Тогда переведи им, — и я заговорил, как на митинге. — Товарищи китайцы! Красная армия пришла освободить вас от японских оккупантов. Этот человек — не японец, он калмык. Есть такой народ в СССР.

Услышав это, Кейдзо уставился на меня изумлённо.

— Как ты сказал? Калмык? Но я же японец.

— Нет, правда есть такой народ, — ответил я. — Ты переводи давай, некогда нам. Потом снова станешь японцем.

Бывший шпион нехотя повиновался. Вскоре от крестьян отделился один мужчина лет 50-ти примерно. Подошёл робко, поклонился и сказал, что эта дорога ведёт в Эрренбан, и сами они живут в деревне неподалёку.

— Получается, напутал опер, — сказал я вслух. — Ладно, поблагодари их и поехали.

Кейдзо выполнил приказ (я всё-таки замок, то есть заместитель командира), мы вернулись в виллис и кратко пересказали Добролюбову содержание разговора с местными жителями.

— Предлагаю поехать в Эрренбан и оставить технику там. Дальше двинемся пешком, — сказал я.

Опер подумал и согласился. В самом деле, не бросать же машины с водителем вот прямо здесь, в лесу.

Глава 7

Поехали в сторону деревни. Добролюбов, пока ехали, по-прежнему чаще рассматривал карту, словно пытался её выучить наизусть, и лишь изредка приглядывался к перелескам и полям, пытаясь найти ориентиры.

— Скоро должна быть развилка, — сказал он спустя минут двадцать. — От неё до деревни Эрренбан рукой подать, — помолчал и добавил. — Только бы там люди были, а не разбежались по окрестностям от этих японских зверей.

Поняв, что сморозил лишнего, он крякнул, прочищая горло. Кейдзо сидел прямо за ним, его реакции на эти слова мы не видели. Но опер посчитал нужным добавить:

— К вам, товарищ Кейдзо, это не относится. Я уверен, что среди японцев большинство — порядочные люди.

— Я тоже так думаю, — поддакнул бывший шпион, и по тону его голоса было непонятно, обиделся он или нет. Японцы вообще народ странный. Они то эмоциональные до чёртиков, то как из гранита высечены. Порой вроде орёт, но лицо при этом безучастное.

Мы поднялись на холм и увидели Эрренбан. Деревня лежала чуть ниже, как на ладони, окружённая просторами тайги и полей. С севера и востока она словно прижималась к густому лесу, который выглядел непроходимым. Тёмные, высокие сосны перемежались с редкими берёзами, а у самых окраин населённого пункта тянулись кусты, словно тонкая граница между человеческим миром и дикой природой. Ветер шевелил верхушки деревьев,

и тайга, казалось, тихо шумела, оберегая свои тайны.

С юга и запада от деревни начинались возделанные поля. Гладкие полосы земли тянулись к горизонту, где на смену вспаханным грядкам приходили невысокие травы. Виднелись квадраты заливных рисовых полей, блестевшие под солнцем, и небольшие прямоугольники огородов, где местные, скорее всего, выращивали овощи.

Сама деревня казалась тихой, почти безлюдной. Узкие извилистые улочки проходили между домиков с покатыми крышами, покрытыми соломой и очень редко — черепицей. Стены строений — местами деревянные, местами глинобитные — несли следы времени и погоды. У некоторых домишек стояли небольшие навесы, под которыми виднелись повозки и аграрный инвентарь.

На центральной площади, если так можно было назвать чуть более просторное место между домами, стоял высокий столб с бумажными фонариками, разукрашенными иероглифами. Над ним гордо реял алый флаг, из чего мы сделали вывод: японцев здесь нет.

Между домами сновали куры, у одного из строений лениво жевала траву корова. Рядом с ней играли два ребёнка– кажется, мальчишка лет четырёх и девочка ещё младше. Брат и сестра, наверное. Пацан оказался глазастым. Остановился, заметив нас, и застыл, сделав руку козырьком, чтобы не слепило солнце, будто не веря своим глазам. Потом бросился к сестре, схватил её за руку и резво уволок в дом, видимо решив, что оккупанты вернулись.

Вдалеке, чуть ближе к полям, виднелся крохотный храм. Его крыша была изогнута в традиционном стиле, а стены, казалось, выкрашены в красный цвет. Рядом с храмом — старое дерево, больше похожее на живую скульптуру.

Эрренбан выглядел каким-то странно пустым. Куда все местные подевались? Сбежали при нашем приближении? Но не успели бы, да и нам никто больше по пути сюда не попадался, кроме тех крестьян. Меня, что самое забавное, так и подмывало их колхозниками назвать. Но колхозы в Китае появятся не сразу. Этим вопросом займутся лишь через пять лет, в 1950-м, когда здесь закончится Гражданская война. Но понадобится ещё два года, прежде чем контроль за сельскохозяйственными землями отнимут у крупных землевладельцев и распределят между миллионами крестьян. Тогда и начнётся массовая коллективизация, по образу и подобию советской.

Так где же люди? На мой немой вопрос вдруг ответил Бадма Жигжитов:

— Товарищ лейтенант, вот туда посмотрите, — обратился он к командиру, показывая рукой на стоящее на отшибе здание, расположенное на самой дальней от нас стороне деревни. Оно отличалось от других своими размерами и напоминало амбар, массивный и добротный, который явно выделялся на фоне скромных деревянных хижин. Его размеры — около тридцати метров в длину и порядка двадцати в ширину — впечатляли. Стены были сложены из брёвен, словно нарочно построенными для долговечного использования. Крыша покатая, сложенная из тёмной черепицы, с большими воротами в центре фасада.