Оливер Твист

Диккенс Чарльз

Портретъ, однако, ясно стоялъ передъ глазами Оливера, несмотря на то, что его передвинули, но онъ не хотлъ огорчать больше добрую старую лэди и весело улыбнулся ей, когда она взглянула на него. Мистриссъ Бедуинъ, довольная тмъ, что онъ успокоился, посолила бульонъ, положила туда нсколько сухариковъ и подала ему съ важнымъ и торжественнымъ видомъ. Оливеръ скоро покончилъ съ нимъ. Не усплъ въ проглотить послдней ложки, кто-то тихо постучался въ дверь.

— Войдите, — сказала старая леди и въ комнату вошелъ мистеръ Броунлоу.

Старый джентльменъ вошелъ очень быстро, какъ и слдовало ожидать, но не усплъ онъ надвинуть своихъ очковъ на лобъ и заложить назадъ руки подъ полы своего

халата, чтобы ближе разсмотрть Оливера, какъ все лицо его передернулись. Оливеръ показался ему такимъ слабымъ и исхудалымъ, посл болзни! Сдлавъ усиліе привстать, чтобы оказать почтеніе своему благодтелю, онъ снова упалъ на кресло. Надо, однако, сказать правду и объяснить въ чемъ дло. У мистера Броунлоу сердце было до того обширное, что его могло хватить на шесть обыкновенныхъ старыхъ джентльменовъ, а потому глаза его наполнились слезами подъ вліяніемъ какого-то гидравлическаго процесса, котораго мы, не имя достаточнаго философскаго развитія, не можемъ вамъ объяснить.

— Бдный мальчикъ, бдный мальчикъ! — сказалъ мистеръ Броунлоу, стараясь откашляться. — Я что-то охрипъ сегодня утромъ, мистриссъ Бедуинъ! Вроятно простудился.

— Надюсь, что нтъ, сэръ! — отвчала мистриссъ Бедуинъ. — Все у васъ хорошо просушено, сэръ!

— Но знаю, Бедуинъ, не знаю, — сказалъ мистеръ Броунлоу. — Не подали ли мн вчера сырую салфетку за обдомъ? Но это пустяки. Какъ ты себя чувствуешь, голубчикъ?

— Я очень счастливъ, сэръ, — отвчалъ Оливеръ. — Очень благодаренъ, сэръ, за вашу доброту ко мн.

— Добрый мальчикъ, — сказалъ мистеръ Броунлоу. — Вы давали ему кушать, Бедуинъ? Нсколько глотковъ вина, напримръ?

— Онъ только что получилъ тарелку прекраснаго крпкаго бульону, сэръ, — отвчала мистриссъ Бедуинъ, длая удареніе на слов бульонъ, какъ бы желая показать, что бульонъ, вещь ни съ чмъ не сравнимая.

— Ну! — воскликнулъ мистеръ Броунлоу, — пара рюмючекъ портвейну сдлала бы ему несравненно больше пользы. Какъ ты думаешь объ этомъ, Томъ Уайтъ?

— Меня зовутъ Оливеръ, — отвчалъ мальчикъ, съ удивленіемъ поднимая глаза на мистера Броунлоу.

— Оливеръ! — удивился мистеръ Броунлоу. — А дальше? Оливеръ Уайтъ?

— Нтъ, сэръ, Твистъ; Оливеръ Твистъ.

— Странное имя! Почему же ты сказалъ судь, что тебя зовутъ Уайтомъ?

— Я никогда этого, сэръ, не говорилъ ему, — съ удивленіемъ отвчалъ Оливеръ.

Это отзывалось какъ будто-бы фальшью и старый джентльменъ даже строго взглянулъ на Оливера. Но, нтъ, сомнваться въ немъ было невозможно; тонкія, обострившіяся болзнью черты Оливера дышали полной искренностью.

— Недоразумніе какое-то, — сказалъ мистеръ Броунлоу, который, несмотря на то, что не существовало больше никакихъ причинъ, чтобы всматриваться въ лицо Оливера, не могъ оторвать отъ него своихъ глазъ, такъ какъ его снова поразило сходство мальчика съ какимъ-то знакомымъ ему лицомъ.

— Надюсь, вы не сердитесь на меня, сэръ? — сказалъ Олнюеръ, съ мольбой поднимая глаза.

— Нтъ, нтъ! — отвчалъ старый джентльменъ. — Но… Что же это такое?.. Смотри же, Бедуинъ!

И онъ указалъ на портретъ, висвшій надъ головой Оливера и затмъ на лицо мальчика. Живая копія портрета! Т-же глаза, форма головы, ротъ, каждая черта… Даже выраженіе лица въ эту минуту было одинаковое; самыя тонкія линіи воспроизведены были съ поразительной точностью!

Оливерь не понялъ врной причины этого восклицанія, но оно такъ взволновало его, что онъ потерялъ сознаніе отъ слабости. Обстоятельство это заставляетъ насъ удалиться изъ комнаты, а потому мы пользуемся этимъ, чтобы вернуться къ двумъ юнымъ питомцамъ веселаго стараго джентльмена и разсказать, что съ ними случилось.

Когда Доджеръ и несравненный

другъ его мистеръ Бетсъ присоединились къ погон, слдовавшей по пятамъ Оливера, виновнаго въ томъ, что оба они незаконнымъ путемъ присвоили себ собственность мистера Броунлоу, они дйствовали въ этомъ случа лишь на основаніи весьма похвальнаго чувства самосохраненія. Уваженіе къ свобод и неприкосновенности личности составляетъ главное качество истаго англичанина, а съ тмъ вмст и его гордость, а потому я вынужденъ обратить вниманіе читателя, что такой поступокъ со стороны мальчиковъ долженъ поднять ихъ во мнніи всхъ патріотовъ, такъ какъ служитъ самымъ врнымъ доказательствомъ ихъ стремленія къ самозащит и безопасности, что укрпляетъ и подтверждаетъ законъ, лежащій по мннію всхъ глубоко и здраво мыслящихъ философовъ въ основ всхъ главныхъ проявленій природы. Т же философы ршили, что добрая леди эта дйствуетъ лишь на основаніи нкоторыхъ правилъ и теорій и, восторгаясь ея мудростью и смтливостью, упустили изъ виду, что живыя существа должны быть надлены сердцемъ, великодушными побужденіями и чувствами. Но качества такого рода недостойны по ихъ мннію почтенной леди, которая должна стоять неизмримо выше всхъ слабостей своего пола.

Имй я намреніе еще дальше продолжать свои доказательства истинно философскаго характера въ поведеніи этихъ молодыхъ джентльменовъ, то я подвелъ бы сюда и тотъ фактъ, что они тотчасъ же оставили всякое преслдованіе, какъ только имъ удалось привлечь всеобщее вниманіе на Оливера, посл чего они, избравъ наикратчайшій путь, немедленно пустились домой. Я не хочу этимъ сказать, будто прославленные и ученые мудрецы имютъ обыкновеніе сокращать путь ко всмъ своимъ великимъ умозаключеніямъ. (Они, напротивъ, увеличиваютъ разстояніе къ нимъ всевозможными изворотами и спорами; подобно тому какъ пьяные люди длаютъ это подъ давленіемъ непроизвольнаго теченія мыслей). Я хочу сказать и самымъ опредленнымъ образомъ, что многіе философы, желая провести свои теоріи, стараются доказать свою мудрость и предусмотрительность, принимая заране мры противъ всевозможныхъ случайностей, которыя могли бы нанести имъ вредъ. Чтобы достигнуть великаго блага, приходится прибгнуть и къ небольшому злу, а слдовательно и къ такимъ средствамъ, одни только результаты которыхъ въ состояніи оправдать вашъ поступокъ. Мра добра или мра зла, или различіе между тмъ и другимъ должны быть всецло предоставлены усмотрнію философовъ и ихъ ясному и безпристрастному взгляду на свое собственное благополучіе.

Только пробжавъ цлый лабиринтъ узкихъ улицъ и дворовъ, ршившись отдохнуть мальчики, скрывшись въ низкомъ и темномъ проход. Постоявъ молча лишь столько, сколько нужно было, чтобы перенести дыханіе, мистеръ Бетсъ издалъ вдругъ крикъ восхищенія и необыкновеннаго удовольствія и, разразившись затмъ громкимъ взрывомъ хохота, повалился на порогъ двери и катался на немъ въ припадк невыразимаго восторга.

— Въ чемъ дло? — спросилъ Доджеръ.

— Ха! ха! ха! — оралъ Чарли Бетсъ.

— Не кричи такъ, — сказалъ Доджеръ, осторожно оглядываясь кругомъ. — Хочешь, чтобы тебя схватили, болванъ?

— Не могу удержаться, — отвчалъ Чарли, — не могу! Какъ только вспомню, какъ это онъ удиралъ во вс лопатки… Тутъ обжитъ уголъ, тамъ наткнется на тумбу и отскочитъ отъ нея, точно самъ желзный, а платокъ то у меня въ карман, а я то кричу во все горло… «держи вора»… охъ!

Живое воображеніе Бетса въ самыхъ яркихъ краскахъ представило ему недавно разыгравшуюся сцену и когда онъ дошелъ до этого восклицанія, то повалился снова на полъ и захохоталъ громче прежняго.

— Что то скажетъ, Феджинъ? — спросилъ Доджеръ, пользуясь промежуткомъ наступившаго успокоенія со стороны своего друга.