Оливер Твист

Диккенс Чарльз

Сознаніе ли собственной свободы и независимости, которое надо полагать должно испытывать такъ называемое разумное животное, когда оно можетъ сидть на стол и курить трубку, беззаботно болтая одною ногой, тогда какъ въ это время ему чистятъ сапоги и ему не нужно даже заботиться о томъ, чтобы снять ихъ и затмъ снова надвать, хорошее ли качество табаку смягчило такъ чувства Доджера, или пріятный вкусъ пива успокоилъ такъ его мысли, но только въ данную минуту душа его проникнута была романтизмомъ и энтузіазмомъ, чуждымъ обыкновенно его натур. Онъ

взглянулъ на Оливера, задумался на минуту и, поднявъ затмъ голову, слегка вздохнулъ и сказалъ, не то обращаясь къ самому себ, не то къ мистеру Бетсу:

— Какая жалость, что онъ не хочетъ «стрлять!»

— Да, — сказалъ мистеръ Чарли Бетсъ, — онъ самъ не сознаетъ своей пользы.

Доджеръ вздохнулъ и снова взялся за трубку; то же самое сдлалъ Чарли Бетсъ. Нсколько секундъ курили оба молча.

— Я думаю, онъ не знаетъ, что значитъ «стрлять», — сказалъ, нахмурившись, Доджеръ.

— А я думаю, что знаю, — сказалъ Оливеръ и взглянулъ на него. — Это значитъ быть во… Вы-то сами стрляете или нтъ? — спросилъ Оливеръ, красня.

— Да, стрляю, — отвчалъ Доджеръ. — И Чарли стрляетъ, и Феджинъ, и Сайксъ, и Нанси, и Бетъ. Вс мы воры, включая сюда и собаку. Она то пожалуй всхъ насъ будетъ искуссне.

— А главное не донесетъ, — прибавилъ Чарли Бетсъ.

— Она не тявкнетъ на свидтельской скамь изъ боязни проговориться; привяжи ты ее тамъ на веревку и оставь недли дв безъ ды и то не выдастъ себя, — сказалъ Доджеръ.

— Ни чуть, — замтилъ Чарли.

— Знатная собака! Смотри, какъ она взглянетъ на всякаго, кто вздумаетъ смяться и пть, когда сидитъ въ компаніи, — продолжалъ Доджеръ. — А заворчитъ то какъ, когда услышитъ скрипку. И какъ ненавидитъ всхъ собакъ не ея сорта. Да!

— Христіанка до мозга костей, — сказалъ Чарли.

Чарли Бетсъ сказалъ это, желая похвалить собаку за ея ловкость и смышленость, а между тмъ въ словахъ этихъ могъ заключаться совсмъ иной смыслъ, непонятный для него. Сколько существуетъ на свт леди и джентльменовъ, мнящихъ себя истинными христіанами, тогда какъ между ними и собакой мистера Сайкса могло найтись много пунктовъ поразительнаго сходства.

— Ну, хорошо, хорошо, — сказалъ Доджеръ, стараясь вернуться къ началу разговора, отъ котораго его отвлекли, потому что собственная профессія его была всегда у него на первомъ план. — Это ничего не иметъ общаго съ нашимъ юнцомъ.

— Не иметъ, — сказалъ Чарли. — Почему ты не хочешь слушать Феджина, Оливеръ?

— И благодаря ему, нажить себ состояніе? — прибавилъ Доджеръ съ усмшкой.

— И жить въ своемъ имніи, во все свое удовольствіе. Года этакъ черезъ четыре, когда у насъ будетъ високосный годъ и сорокъ второй вторникъ посл Троицы, заживу и я такимъ образомъ, — сказалъ Чарли.

— Мн это не нравится, — робко сказалъ Оливеръ, — я желалъ бы, чтобы меня выпустили отсюда. Я… я… желалъ-бы уйти.

— Феджинъ не желаетъ этого, — сказалъ Чарли.

Оливеръ слишкомъ хорошо зналъ это, но подумавъ, что здсь слишкомъ опасно выражать откровенно свои

чувства, только вздохнулъ и снова принялся за чистку сапогъ.

— Удрать! — воскликнулъ Доджеръ. — Въ ум ли ты? И неужели у тебя такъ таки и нтъ прирожденной гордости? Удрать для того, чтобы жить на счетъ своихъ друзей!

— Брось ты это! — сказалъ мистеръ Бетсъ, вытаскивая изъ кармана два или три шелковыхъ платка и бросая ихъ въ шкапъ. — Надо придумать только такую низость!

— Я не могъ бы, — сказалъ Доджеръ съ видомъ отвращенія.

— А бросить друзей своихъ вы можете, — сказалъ Оливеръ, слегка улыбаясь, — и допустить, чтобы ихъ наказали за то, что вы сдлали?

— Ну, это, видишь ли, — сказалъ Доджеръ, размахивая трубкой, — все это было сдлано ради Феджина. Полиція, понимаешь-ли, знаетъ, что мы работаемъ вмст, и не удери мы во-время, мы много надлали бы ему хлопотъ. Правда вдь, Чарли?

Мистеръ Бетсъ кивнулъ головой въ знакъ согласія и хотлъ что то сказать, когда вспомнилъ вдругъ о бгств Оливера; это вызывало у него такой припадокъ смха, что онъ поперхнулся дымомъ и минутъ пять кашлялъ и топалъ ногами, пока не откашлялся.

— Смотри! — сказалъ Доджеръ, вынимая изъ кармана горсть шиллинговъ и полупенсовиковъ. — Не веселая разв жизнь? Изъ какихъ источниковъ досталъ я ихъ? Гд я бралъ, тамъ ихъ много еще. И ты не хочешь этого, не хочешь? И дуракъ же ты!

— Не хорошо, Оливеръ, правда? — спросилъ Чарли Бетсъ. — За это подтянутъ кверху?

— Не понимаю, что вы хотите сказать, — отвчалъ Оливеръ.

— Нчто въ этомъ род, - сказалъ Чарли, и съ этими словами мистеръ Бетсъ схватилъ конецъ своего галстуха и, вытянувъ его вверхъ, опустилъ голову на плечо и испустилъ сквозь зубы какой то странный звукъ, показывая этой нмой пантомимой, что подтянуть за шею и повсить одно и то же.

— Вотъ что я хотлъ сказать, — продолжалъ онъ. — Взгляни, какъ онъ таращитъ глаза! Никогда еще не видлъ такого юнца, какъ этотъ мальчикъ. Онъ будетъ причиной моей смерти, это я знаю.

Чарли Бетсъ снова расхохотался до слезъ и затмъ принялся за трубку.

— Тебя вдь все равно испортятъ, — сказалъ Доджеръ съ удовольствіемъ посматривая на вычищенные Оливеромъ сапоги. — Феджинъ перекроитъ тебя, какъ захочетъ, а если нтъ, то ты будешь первымъ, съ которымъ ему не удастся справиться. Начинай ужъ лучше сразу; ты тогда скоре привыкнешь въ ремеслу и не будешь тратить времени напрасно.

— И заруби ты себ на носу, Нолли, — сказалъ Доджеръ, услыхавъ, что еврей отпираетъ дверь, — если ты не будешь добывать вытиралокъ и тикалокъ…

— И къ чему такъ говорить съ нимъ, — перебилъ его Бетсъ, — онъ все равно не понимаетъ.

— Если ты не будешь таскать платковъ и часовъ, — продолжалъ Доджеръ, стараясь принаровиться къ пониманію Оливера, — ихъ вытащитъ другой кто нибудь. Выйдетъ все равно; потеряетъ тотъ, у кого стащили, и ты потеряешь; никто, значитъ, въ выигрыш не будетъ, кром того, кто стащилъ… Такъ ужъ лучше теб, чмъ другому.