Оливер Твист
Шрифт:
— Да, Нанси, милая, холодно, — сказалъ еврей, гря свои костлявыя руки у огня. — Насквозь пронизываетъ, — продолжалъ онъ, притрогиваясь къ своему боку.
— Только сверломъ и пронижешь твое тло, чтобы добраться до твоего сердца, — сказалъ Сайксъ. — Дай ему, Нанси, чего нибудь выпить. Да поскоре, чортъ тебя возьми! Тутъ самъ заболешь, глядя, какъ дрожитъ этотъ старый, обшитый кожею, остовъ… Ни дать, ни взять пугало, вставшее изъ могилы.
Нанси поспшно вынула бутылку изъ шкапа, гд было много бутылокъ, которыя, судя по разному виду ихъ, были наполнены разными сортами
— Довольно, совершенно довольно! Благодарю, Билль, — сказалъ еврей, только приложившись губами къ стакану.
— Что? Ты боишься, что мы одержимъ верхъ надъ тобой, да? — спросилъ Сайксъ, пытливо всматриваясь въ еврея. — Гм!
Проворчавъ что-то себ подъ носъ, Сайксъ схватилъ стаканъ и выплеснулъ остатки въ золу, затмъ снова наполнилъ его и выпилъ залпомъ.
Еврей окинулъ взоромъ комнату, пока товарищъ его проглатывалъ второй стаканъ, не изъ любопытства, потому что онъ и раньше бывалъ здсь, но по своей безпокойной натур и по привычк видть во всемъ что нибудь подозрительное. Комната была обставлена бдно и только содержимое шкапа заставляло подозрвать, что здсь не можетъ жить человкъ трудящійся. Изъ другихъ предметовъ боле всего бросаются въ глава дв, три дубины въ углу и пистолетъ, висвшій надъ каминомъ.
— Теперь, — сказалъ Сайксъ, облизывая губы, — я готовъ.
— Говорить о дл? — спросилъ еврей.
— О дл, - отвчалъ Сайксъ;- говори же, что ты хотлъ сказать.
— Насчетъ Чертсея, Билль? — сказалъ еврей, придвигая ближе свое кресло и стараясь говорить тихо.
— Да! Что же о немъ? — спросилъ Сайксъ.
— Ахъ! Ты вдь знаешь, что я хочу сказать, мой другъ, — сказалъ еврей. — Знаешь вдь, Нанси? Правда, знаетъ?
— Нтъ, не знаетъ, — подсмялся Сайксъ. — Или не хочетъ знать, а это не одно и то же. Да, говори ты, наконецъ, и называй вещи ихъ настоящими именами; сидитъ себ, да знай мигаетъ и подмаргиваетъ! И чего ты все намеками говоришь? Подумаешь, право, что не ты первый всякій грабежъ задумаешь. Ну же говори!
— Тише, Билль, тише! — сказалъ еврей, напрасно старавшійся остановить этотъ взрывъ негодованія. — Кто нибудь можетъ услышатъ насъ, мой дорогой! Кто нибудь услышитъ.
— Ну и пусть себ слышитъ! — сказалъ Сайксъ. — Я не боюсь этого. — Хотя мистеръ Сайксъ не боялся, онъ тмъ не мене понизилъ голосъ и сталъ говорить тише.
— Вотъ видишь, — сказалъ еврей, — это я вс изъ осторожности и только. Какъ же мы насчетъ Чертсея, когда примемся за работу, Билль, а? Когда примемся? Ахъ, какое тамъ, серебро, мой милый, ахъ, какое серебро! — продолжалъ еврей, потирая руки отъ восторга.
— Нечего приниматься за работу, — холодно отвтилъ Сайксъ.
— Какъ нечего! — вскрикнулъ еврей, откидываясь на спинку стула.
— Разумется, нечего, — продолжалъ Сайксъ. Не такъ то легко будетъ, пожалуй, сдлать, какъ мы думали.
— Не такъ взялись за дло, вроятно, какъ слдуетъ, — сказалъ еврей, блдня отъ злобы. — Что же ты ничего не разсказываешь мн!
— Разскажу сейчасъ, — отвчалъ Сайксъ. — Кто ты такой, чтобы теб нельзя было разсказать? Говорю теб, вотъ уже дв недли,
— Что ты, право, говоришь, Билль! — сказалъ еврей, становясь мягче по мр того, какъ Сайксъ начинаетъ горячиться. — Не поврю я, чтобы нельзя было сманить на свою сторону ни одного изъ слугъ!
— Да, не сманить! — отвчалъ Сайксъ. — Двадцать лтъ уже, какъ они служатъ у этой старой леди и хоть ты имъ пятьсотъ фунтовъ пообщай, такъ и тогда не сманишь ихъ.
— Ахъ, какія глупости, Билль! — возразилъ еврей. — Чтобы женщинъ, да не одурачить!
— И не одурачишь, — отвчалъ Сайксъ.
— И такому ловкому, какъ Тоби Крекитъ, не одурачить? — недоврчиво спросилъ евреи. — Не знаешь ты, разв, женщинъ, Билль?
— Нтъ, и даже Тоби Крекиту, — отвчалъ Сайксъ. — Онъ говоритъ, что надвалъ накладные усы, бакенбарды и жилетъ канареечнаго цвта шатался, шатался и хоть бы теб что!
— Какъ же было не надть усовъ и военныхъ брюкъ, мой милый! — сказалъ еврей.
— Надвалъ, — отвчалъ Сайксъ, — съ такимъ же успхомъ, какъ и первые.
Извстіе это окончательно смутило еврея. Онъ нсколько минутъ сидлъ въ глубокой задумчивости и, наконецъ, поднявъ голову, сказалъ, съ глубокимъ вздохомъ, что дло надо считать проиграннымъ, если все правда, что горитъ Тоби Крекитъ.
— Да, — сказалъ онъ, съ отчаяніемъ опуская руки на колни, — тяжело терять то, во что мы, такъ сказать, вложили всю душу нашу.
— Да, врно, — отвчалъ Сайксъ. — Не везетъ!
Наступило долгое молчаніе, во время котораго еврей сидлъ, глубоко задумавшись, причемъ и безъ того отталкивающее выраженіе его лица сдлалось еще боле гнуснымъ, по истин дьявольскимъ. Сайксъ время отъ времени Искоса поглядывалъ на него. Нанси, боясь, вроятно раздразнить разбойника, сидла, устремивъ глаза на огонь и, казалось, была глуха ко всему, что происходило кругомъ нея.
— Феджинъ, — сказалъ Сайксъ, прерывая вдругъ молчаніе, — дашь пятьдесятъ гинеи лишнихъ, если я устрою теб вс, какъ слдуетъ?
— Да, — отвчалъ еврей, вскакивая съ мста.
— По рукамъ, значитъ? — спросилъ Сайксъ.
— Да, мой милый, да, — отвчалъ еврей; глаза его засверкали и вс лицо мгновенно оживилось.
— Хорошо, — сказалъ Сайксъ, съ пренебреженіемъ отталкивая руку еврея, — примемся за дло, когда пожелаешь. Мы съ Тоби перелзли позапрошлую ночь черезъ садовую стну и осмотрли вс двери и ставни. Домъ запирается на ночь, точно тюрьма, но мы выискали мстечко, куда можно пробраться наибезопаснншимъ образомъ.
— Гд это, Билль — спросилъ еврей.
— Когда перейдешь лужайку…
— Ну? — сказалъ еврей, вытянувъ впередъ голову и уставивъ на Сайкса глаза.
— Гм!.. — крякнулъ Сайксъ, замтивъ, что двушка слегка поднявъ голову, оглянулась кругомъ и едва замтно кивнула въ сторону еврея. — Не все ли, впрочемъ, равно, гд? Ты не можешь справиться безъ меня, а всегда лучше быть насторож, когда имешь дло съ такими, какъ ты.
— Какъ хочешь, мой милый, какъ хочешь! — отвчалъ еврей. — Помощи не нужно, обойдетесь вдвоемъ, ты и Тоби?