Омут
Шрифт:
Этот безумный видеоряд, на котором зиждется, как минимум, половина его осознанной жизни, дезориентирует в пространстве и давит, давит, давит под горло. Остановить бы его, поставить на паузу или хотя бы приглушить яркость и убавить звук, но пульт сломан пополам как, впрочем, и сам Кир.
больно
паршиво
горько
видите?
тоскливо-одиноко-пусто
Или все в раз оглохли и ослепли? Или всем просто плевать?
Невесомое, несмелое, нежное и такое нужное в эту минуту прикосновение к сомкнутым на макушке ладоням служит в
У Алёны холодные пальцы, горячее дыхание и его сердце в бессрочном владении. У него - куда не глянь, катастрофа, звук разбитого стекла под подошвами и невидимые тату в её честь колкими мурашками по коже. У них - вечерние сумерки, забытый, уже давно остывший чай в кружках и, самое главное,они. Ещё не до конца это осознавшие, но уже сплетённые друг с другом одними на двоих событиями, откровениями и столь необходимой поддержкой, обнуляющей что было “до” и запускающей новый отсчёт на “после”.
– Боюсь, что это невозможно, - её неровный шёпот щекочет слух.
– Пережить потерю. У меня тоже не получается, - пальцы робко скользят по прядям волос и его рукам в попытках утешить.
– И постоянно кажется, что я не справляюсь абсолютно ни с чем. Хотя, нет, не кажется. Я, правда, не справляюсь. Я ужасная дочь и сестра, так себе студентка и очень плохой будущий юрист, но… Ты не такой, Кир. И, честно говоря, я завидую Алеку, потому что у него есть такой старший брат, как ты, а Мише, потому что у него есть такой друг, как ты. Произошло столько всего, а ты выстоял сам и помог устоять другим. Даже мне помог, хотя мог и имел полное право пройти мимо, - она на мгновение замолкает, чтобы перевести дыхание, которого и у него в тот же миг перестаёт хватать.
– Мы… Сегодня мы выяснили, что не враги друг другу, поэтому… Может… Станем друзьями?
Кир резко вскидывает голову, отчего её рука мажет по его лицу и останавливается в считанных миллиметрах от щеки, и, не скрываясь, буквально пожирает воспалёнными глазами Алёнкино лицо, руки и хрупкую фигуру.
Не верится.
Не дышится.
Мерещится?
А может снова снится?
– Хотя бы на эти пару часов, - Отрадная неуверенно замирает в ожидании его ответа.
– Пока тебе не станет легче… Пока тебе это нужно. Я постараюсь быть для тебя хорошим другом. Обещаю.
Он, не отрывая от неё взгляда, молча обхватывает её ладонь своей и крепко, как давно мечтал, прижимает к щеке.
68. Алёна
Кир не появляется на парах уже несколько дней подряд и сегодня снова такой день.
И, нет, Алёна не тревожится по этому поводу. Наверное. Она лишь каждое утро ищет его высокую статную фигуру глазами в толпе и, не найдя, огорчённо поджимает губы. Она лишь больше обычного прислушивается к никогда неутихающим слухам и, не услышав ничего конкретного и важного о нём, негодующе хмурится. Она лишь с непривычной для себя частотой проверяет мессенджеры на наличие пропущенных сообщений или звонков и раздражённо блокирует экран телефона, когда не видит в них уведомления с его именем. Это ведь не тревога, правда? Это ведь ничего не значит, верно? Это ведь просто… Просто…
Что это, Алёна?
Как называется?
Девушка крепче сжимает в руке ручку и вместо того, чтобы прилежно вести конспект, слушать преподавателя и в целом быть погруженной в тему лекции, отрешённо смотрит в белый чистый лист тетради.
Кир, зайдя на кухню после произошедшего с его братом, был таким же белым. Таким, каким Отрадная его ещё никогда не видела прежде. Пугающе бледный, без единой кровинки в лице, почти бесцветный. Осунувшийся за всего какие-то пару часов. Изнурённый внутренне настолько, что внешне сам на себя перестал быть похож. От гордого, уверенного, знающего себе цену и слегка заносчивого золотого мальчика осталась пустая, сломанная, безжизненная оболочка с чужим, будто не принадлежащим ему голосом, опущенными плечами и заторможенностью, тяжестью, вялостью в каждом, даже самом обычном действии. Но самым страшным
Как же ты с ней ещё дышишь, мой бывший враг?
Ведь от неё есть лишь одно обезболивающее - вниз головой с моста, дуло к виску или, что гораздо проще, лезвием по венам. Алёнка это по себе знала, по Алеку. Вот только допустить, чтобы то же самое случилось с ним, с Киром, не могла. Ему в болото из тоски, горечи, вины и всё той же, ни на миг не утихающей боли ни в коем случае нельзя. Ему там будет плохо. Ему там в отличие от неё не место. К тому же… Как она теперь без весны? А без улыбок его, будто специально для неё созданных, как? А без общения, без поддержки, без всего, что между ними было и есть сейчас? Отрадная не нашла в себе ни сил, ни права, ни, самое главное, желания, чтобы оставить его в том состоянии одного и поэтому не ушла тогда, не стала молчать, не держала дистанцию. Наверное, в тот момент её бы и заставить никто не смог поступить иначе. И те её слова, от которых до сих пор внутри всё взволнованно подрагивает, никто и ничто бы не смогло удержать. Они так отчаянно рвались наружу, так беспокойно ворочались в груди, так стремились случиться, что до сих пор ощущались на языке кисло-сладкой карамелью и пощипывали верхнее нёбо.
Друзья.
Я и он.
Друзья…
Девушка опускает веки, позволяя образу одногруппника визуализироваться в мыслях.
Сердце за него боится и болит, глаза жжёт от его невыплаканных слёз, правая ладонь, касающаяся холодной и слегка колючей щеки, дрожит. Или это руку Кира, что крепко и в то же время нежно, обхватывает её пальцы, трясёт? Или их обоих трусит? Кто же теперь разберёт… Да и надо ли в этом разбираться, когда онтаксмотрит? Когда онитакблизко? Когдатак,как не было никогда прежде?
– Я на пару часов не согласен, Алёна, - хрипло, на выдохе, до мурашек вниз по позвоночнику.
– Либо всё, либо ничего.
В зелёных радужках напротив то же пепелище, усталость и боль, но если заглянуть ещё глубже, нырнуть в пепел без спасательного круга, то можно оказаться в самом тёплом, красивом и безопасном месте во Вселенной. Ей бы уточнить, прояснить, конкретизировать произнесённое и услышанное, чтобы потом не ошибаться и не ждать, но в голове лишь…
Либо всё, либо ничего.
Без третьего варианта.
Без полумер.
Без оглядки.
И говорить что-то ещё как будто бы не нужно. Потому что это “что-то ещё” - лишнее, неважное, пустое. Потому что для чего-то другого было ещё рано.
Он. Она. Друзья.
Друзья - она и он.
Отрадная, словно выучив новое слово на незнакомом ей ранее языке, смаковала его всю ночь и на следующее утро проснулась не гадкой, безнадёжной предательницей, а другом золотого мальчика. Смотрела на себя в зеркало и видела не ту, что изо дня в день уничтожает всё вокруг, а обычную девчонку с каким-то несвойственным ей отблеском в ранее потухших глазах. И вроде бы внешне ничего в ней не поменялось - те же волосы, то же лицо, те же шрамы на запястьях, а внутри, под кожей, где ещё совсем недавно казалось ничего живого и целого не осталось, красивыми узорами цвета его глаз выведено “друзья”. И чувство гадкости, омерзения к самой себе, вдруг притупилось. И желание смыть чужие прикосновения, слова, близость кипятком или ледяной водой не пульсировало в голове отбойным молотком как это зачастую бывало после...