Она будет счастлива

Панаев Иван Иванович

Однажды, въ начал длиннаго декабрьскаго вечера, полковникъ привелъ Горина въ будуаръ жены своей. Она сидла на низенькомъ эластическомъ диван, работы Гамбса, облокотясь одною рукою о столъ; между ея нжными блыми пальчиками струились и ниспадали длинныя, томные локоны. На стол передъ диваномъ стоялъ небольшой броизовыйиподсвчникъ, и въ безпорядк лежали гравюры къ изданію Байрона, снятыя съ прелестныхъ картинъ братьевъ Жоанно. Видно было, что Зинаида, только за минуту передъ тмъ, разсматривала эти гравюры и погасила свчу. Напротивъ дивана на мраморной доск камина стояла алебастровая ваза съ томившимся свтомъ внутри.

Этотъ свтъ слабо, но привлекательно разливался по комнат, будто поэтическій

свтъ луны. Онъ тонко посеребрялъ тысячи изящныхъ бездлокъ и вмст съ тмъ необходимыхъ принадлежностей будуара. Онъ бросалъ свои блдные лучи на очаровательное лицо Зинаиды.

Она обратилась къ вошедшему мужу и легкимъ наклоненіемъ головы отвчала на поклонъ Горина…

Полковникъ началъ разсказывать, чрозвычайно важнымъ тономъ, о какомъ-то пустомъ происшествіи, случившемся въ то время въ город, и безпрестанно посматривалъ на своего пріятеля, будто желая получить отъ него одобреніе за искусство разсказа.

Зинаида старалась казаться вниательною, но мысли ея были далеко… И могли ли занимать эту женщину пошлые разсказы, анекдоты, дурно сплетенные отъ праздности, которые ежеминутно бгаютъ по городу, безпрестанно обновляются и служатъ пищею толп?

Горинъ стоялъ, прислонясь къ доск камина.

Утромъ этого дня онъ получилъ одно непріятное извстіе, которое было очень близко къ нему. Это извстіе заставило его притти въ себя, задуматься, даже вздохнуть о ничтожности своей жизни. Такъ справедливо то, что только въ горькія минуты человкъ вполн сознаетъ самого себя, съ стсненнымъ сердцемъ развертываегь передъ собою свитокъ своего прошедшаго и длается собственнымъ, иногда неумолимымъ судьею. Въ эти только минуты онъ возносится надъ вседневными мелочами, окружающими его, и чувствуетъ свое высокое назначеніе.

О, какъ великъ, какъ гордъ, какъ прекрасенъ человкь въ эти минуты! Будто орелъ, онъ величаво возносится духомъ, онъ смло говоритъ:

Туда бъ, въ заоблачную келью, Въ сосдство Бога скрыться мн!

Смотрите на человка и любуйтесь имъ въ эти минуты… Он мимолетны… Вдохновеніе вспыхиваетъ какъ молнія, исчезаетъ какъ падающая звзда…

Зинаида, выслушавъ длинный разсказъ мужа и разсянно перебирая листки гравюръ, спросила его о чемъ-то. Это былъ одинъ изъ тхъ вопросовъ, которые часто предлагаютъ жеищины для того, чтобы замстить нсколькими словами проможутокъ молчанья, вовсе не заботясь объ отвт. Потомъ, можетъ быть, удивленная тмъ, что Горинъ, всегда разсыпавшійся въ рчахъ, еще не произнесъ ни слова, она обернулась къ камину, у котораго стоялъ молодой человкъ: блдне обыкновеннаго казался онъ въ полусвт комнаты: грусть придавала невыразимую привлекательность лицу его; въ его глазахъ выражалась душа, въ его положеніи не было этой вынужденной картинности фата; онъ весь былъ проникнутъ мыслію, весь озаренъ чувствомъ.

Зинаида не врила глазамъ своимъ: она не хотла вдругъ, безотчетно поддаться ихъ обману и пристальнй стала вглядываться въ Горина. Но чмъ боле смотрла она на него, тмъ боле открывала въ немъ привлекательности. Боже мой! думала она, неужели это тотъ Горинъ, который безпрестанно вертится какъ флюгеръ по движенію втра, который съ тономъ педантства и безчувственности разлагаетъ теоретически вс чувства на длину мазурки или французской кадрили, неужели это тотъ ходячій адресъ-календарь князей и графовъ, камергеровъ и камеръ-юнкеровъ?

— Ты сегодня въ самомъ несносномъ расположеніи духа, Валеріанъ! — воскликнулъ полковникъ, подходя къ Горину и ударивъ его по плечу. — Что съ тобой? Куда двалась твоя обычная любезность? Вотъ ужъ полчаса, какъ ты въ будуар женщины, и еще не вымолвилъ

слова.

— Для чего же мн было перебивать тебя? я слушалъ! — равнодушно отвчалъ тотъ.

Полковникъ пріятно улыбнулся.

— Нтъ, это что-нибудь да значитъ, — продолжалъ онъ… — Какая-нибудь тайна! Я тебя оставлю одного съ Зинаидой… Мн надо кой-куда създить. Надюсь, что ты будешь любезне и не дашь ей почувствовать моего отсутствія.

— Ты, кажется, никуда не хотлъ вызжатъ сегодня? — замтила Зинаида, глядя на мужа съ такимъ выраженіемь, будто просила его остаться.

— Я тотчасъ ворочусь, — произнесъ онъ, пожавъ ей руку и выходя изъ комнаты.

Здсь, можетъ быть, кстати будетъ замтить, что уже боле года прошло, какъ полковникъ былъ женатъ на Зинаид: его любовь продолжалась недолго; онъ сталъ смотрть на жену, какъ на необходимую принадлежность своей квартиры.

И гд же ему было оцнить эту женщину? Надобно имть сердце, чтобы понять другое сердце, надобно чувствовать въ себ душу, чтобы почувствовать ее въ другомъ существ. Для человка, понимающаго любовь, для человка, вполн любящаго, цлый міръ заключается въ очахъ избранной имъ женщины; потому что въ этихъ очахъ отражается душа ея, потому что эти очи — языкъ сердца.

Полковникъ зналъ, что люди могутъ влюбляться, потому что онъ самъ былъ влюбленъ. Въ этихъ двухъ словахъ: "любить женщину" для него заключался особенный смыслъ. Часто слыхали, какъ полковникъ, съ важностью человка ученаго, говаривалъ, что онъ матеріалистъ.

Самое любимое препровожденіе времени его были карты. Въ картахъ онъ былъ истиннымъ артистомъ. Во время игры онъ забывалъ всхъ и все. Въ картахъ заключалась его жизнь, его надежды, его настоящее и будущее. На картахъ разыгрывались его фантазіи, развивались мысли. Небольшое вліяніе, которое имла Зинаида на мужа въ первое время посл брака, съ каждымъ днемъ уменьшалось. Полковникъ скучалъ оставаться наедин съ нею, хотя еще старался скрывать это отъ другихъ. Городская молодежь говорила, будто онъ мало измнилъ привычкамъ своей холостой жизни. Но на слухи, распускаемые молодежью, не всегда можно положиться…

Вотъ почему онъ такъ равнодушно оставлялъ ее наедин съ молодымъ человкомъ, раздушеннымъ и ловкимъ, любезнымъ и образованнымъ.

Когда полковникъ вышелъ изъ комнаты, Зинаида, проводивъ его глазами, съ лицомъ свтлымъ улыбкою, или, врне съ лицомъ, выражавшимъ желаніе улыбнуться, обратилась къ Горину.

— Въ самомъ дл,— произнесла она, — я замчаю въ васъ необыкновеннуіо перемну…

— Вы угадали, — отвчалъ онъ, не двигаясь съ мста и будто говоря съ самимъ собою.

Она посмотрла на него значительно.

— Мн наскучило общество, — продолжалъ онъ голосомъ, заврявшимъ въ истин словъ его; — я думалъ найти въ обществ жизнь, облеченную въ мысль и чувство; вмсго того я увидлъ, что оно трупъ, только разукрашенный нарядными тряпками.

Зинаид странно было слышать такое горькое замчаніе объ обществ изъ устъ человка, для котораго, казалось, все заключалось въ одномъ обществ. Могла ли она въ нарядномъ попуга, какимъ до сихъ поръ считала Горина, подозрвать мысль и наблюдательность? Замчаніе это глубоко заронилось въ душу ея, потому что въ голос его была раздражительность чувства, потому что въ выраженіи лица его была убдительность истины. Къ тому же, она хорошо поняла слова молодого человка, потому что эти слова были выжжены и на ея сердц. Она впервые узнала, что такое сочувствіе; она догадалась, чего недоставало ей въ жизни; она нашла то, чего такъ давно и напрасно искала. Это была одна изъ счастливыхъ минутъ ея. Лицо Зинаиды загорлось румянцемъ, она была плнительне и ненаглядне, чмъ когда-нибудь.