Она будет счастлива

Панаев Иван Иванович

— Неужели вы въ самомъ дл такъ думаете объ обществ? — спросила она посл нсколькихъ минутъ молчанія, глядя на Горина, съ этимъ невиннымъ любопытствомъ ребенка, которое не можетъ не нравиться.

— Я бы желалъ думать иначе, — отвчалъ онъ, — но для этого надобно сбросить пять лтъ опытности, пять лтъ ежедневныхъ наблюденій, которыя, право, не легко доставались мн.

— А теперь, когда опытъ и наблюденія съ вами, когда вы извдали ничтожность, пустоту общества, для чего же вы все еще въ кругу его и, кажется, съ такимъ самодовольствіемъ?

Онъ улыбнулся.

— Потому что человку дана здсь одна отрада, безъ которой существованіе его было бы тяжко; эта отрада — надежда. Кто знаетъ, можетъ быть, я встрчу въ обществ существо, которое пойметъ, отличитъ меня отъ толпы?.. Вдь мы вс живемъ будущимъ…

— И

разв до сихъ поръ я напрасно былъ въ обществ, когда въ немъ встртилъ васъ?

Произнеся на втеръ эту одну изъ тысячи свтскихъ любезностей, такъ нещадно расточающихся въ гостиныхъ, Горинъ бросилъ на Зинанду проницательный взглядъ…

Она сидла съ поникнутою головкой и одной рукой прихотливо дергала бахрому голубого платочка, который былъ небрежно накинутъ на ея блую мраморную грудь; другая рука ея, опираясь о диванъ, рисовалась на темной шелковой ткани.

Нсколько минутъ въ комнат слышался однозвучный стукъ маятника огромныхъ бронзовыхъ часовъ, стоявшихъ на пьедестал.

Когда Горинъ выходилъ изъ будуара, было за половину двнадцатаго. Ни онъ, ни она не замтили, какъ пролетло время… Онъ былъ плненъ ея свтлою, ангельскою наружностью, довріемъ ея младенческаго сердца; она, удивленная, была въ восторг отъ его образованнаго ума, отъ его поэтической души.

Она давно составила въ мысляхъ своихъ идеалъ мужчины. И вотъ теперь этотъ идеалъ такъ неожиданно явился передъ нею изъ-за отуманенныхъ очерковъ фантазіи; онъ, казалось, переходилъ въ образъ вещественный, изъ мечты въ жизнь…

Съ этого вечера Горинъ замтилъ, можетъ быть, слишкомъ рзкую перемну въ обращеніи съ нимъ Зинаиды. Свтлицкій открылъ ему ея задушевную тайну, которую она боялась открыть даже самой себ, но которую тщетно старалась скрыть отъ людей.

И участь этой женщины, и участь этого ангела ршалась съ такою дерзостью въ чаду вина, въ безумств опьяннія, въ грязныхъ развалинахъ оргіи!..

III

…"I am not what I am."… I.

Shakespears.

На другой день посл этого буйнаго обда, который я только очеркнулъ вначал, избавляя читателей отъ слишкомъ рзкихъ и ненужныхъ подробностей, часовъ въ одиннадцать утра, Горинъ лежалъ въ огромныхъ эластическихъ креслахъ, игравшихъ самую важную роль въ его затйливомъ кабинет. Такія кресла — необходимая вещь для свтскаго человка: взлелянный нгою, въ нихъ покоится онъ, утомясь мятежною игроіо страстей, уставъ отъ неизбжныхъ своихъ обязанностей. Съ картинною небрежностью прислонивъ свою голову къ подушк этихъ креселъ, такъ удобно падающихъ назадъ, онъ лниво развортываетъ въ памяти своей прошедшій день; собираетъ свои отборныя фразы, разбросанныя въ продолженіе этого дгія; взвшиваетъ эффектъ, произведенный ими, самодоволыю улыбается, прихотливо пускаетъ изъ своей длннной трубки огромные клубы дыма. Въ этихъ креслахъ истинно свтскій человкъ — эгоистъ боле чмъ когда нибудь. Разнживая только свою физическую жизнь, окружая только свое тло роскошью удобствъ, онъ невольно грубетъ, онъ, не замчая, притупляетъ свои чувствованія, уничтожаетъ высокую часть самого себя. Въ самомъ дл, человкъ, соблазнительно, покойно развалишнійся въ такихъ креслахъ, съ ногами, свсившимися на богатый коверъ, съ огромнымъ янтаремъ у рта, вдыхающій въ себя чары ароматическихъ испареній; человкъ, въ воображеніи котораго мелькаютъ разноцвтныя, плнительныя гирлянды женщинъ, огромныя мраморныя залы, освщенныя тысячами огней, ложи перваго яруса во французскомъ спектакл, заказные обды у Дюме — не счастливйшій ли это человкъ въ мір? Скажите, когда, и кстати ли, или низко ли ему думать о людяхъ, лишенныхъ всего этого, можетъ быть, со слезами вырабатывающихъ себ кусокъ хлба?

Знаетъ ли онъ о существованіи такихъ людей? Можетъ ли онъ имть въ нихъ участіе? Понимаетъ ли онъ, что такое значитъ на язык человческомъ горе? О, это слово, врно, съ трудомъ отыщешь въ аристократическомъ словар!..

Къ счастію, Горинъ не былъ вполн свтскимъ человкомъ, онъ только принуждалъ себя быть имъ. Не аристократъ по рожденію, не имвшій милліоновъ въ виду, онъ держался въ этомъ раззолоченномъ кругу своимъ рзкимъ умомъ и замчательнымъ образованіемъ. Онъ могъ сочувствовать несчастію, потому что могъ самъ легко испытать несчастіе; онъ зналъ людей съ ихъ нуждами, съ ихъ горемъ, и понималъ

ихъ страданія. Аристократъ только по одной наружности, онъ былъ гражданинъ по сердцу. Онъ хотлъ казаться опытнымъ и равнодушнымъ ко всему и не былъ ни тмъ, ни другимъ на самомъ дл.

Пять лтъ свтской жизни не доставили ему ни одного отраднаго воспоминанія, ни одной счастливой минуты. Онъ только ловилъ на лету плнительные взоры этихъ роскошныхъ женщинъ, которыя достаются только или именамъ или выгодамъ, которыя, какъ мотыльки, летятъ на огонь, на блескъ, на золото.

Сердце Горина требовало любви; и какое сердце не тробуетъ ея въ двадцатыхъ годахъ? Со всмъ жаромъ юноши онъ представлялъ себ счастіе быть любимымъ.

Вотъ почему на другой день посл извстнаго читатолямъ обда, лежа въ эластическихъ креслахъ, какъ я сказалъ уже, одушевленный словами Свтлицкаго, Горинъ не чувствовалъ своего нездоровья. Онъ былъ любимъ: эта неразлучная съ нимъ мысль, эта поэтическая греза его осуществлялась теперь! — Боже мой! Неужели то не обманъ, не сонъ, не призракъ услужливаго воображенія?.. И тысячи этихъ придирчивыхъ "неужели" толпились въ отуманенной голов Горина.

Невозможно передать ощущеній юноши въ ту минуту, когда онъ въ первый разъ начинаетъ увряться въ томъ, что любимъ. Не два раза въ жизни бываеть такая минута! Уловимы ли т чудныя, пламенныя картины, которыя развиваются тогда передъ глазами его; т яркіе, лазурные, очаровательные цвта, которыми разрисовывается для него весь міръ? О, въ эту минуту онъ легче мечты, быстре времени! Онъ переходитъ изъ веществованія въ жизнь, изъ дйствительности въ миъ…

Горинъ испытывалъ все это. Зинаида была передъ нимъ, увнчанная чистыми вымыслами поэзіи: то ослпительная какъ сольще, то томная, упоительная какъ луна. Въ одно время — недоступная святыня христіанскаго и чувсгвенная героиня миологическаго міра…

Посл такой минуты безотчетнаго восторга, цвтныхъ видній распаленнаго воображенія, въ голов его черною тнью пробжала досадная мысль, что Зинаида не принадлежитъ къ дамамъ высшаго круга, что имя ея не внесено въ бархатную книгу аристократическихъ гостиныхъ. И потомъ, когда онъ, можетъ быть, устыдился этой мыели, въ немъ зародилось сомнніе. Точно ли я любимъ ею? спрашивалъ онъ самого себя и старался припоминать выраженіе рчей ея, силу взглядовъ. Можно ли положиться на слова Свтлицкаго? думалъ онъ: и какимъ образомъ этотъ человкъ могъ проникнуть тайну женщины?

Но Свтлицкій былъ одимъ изъ тхъ таинственныхъ людей, образцы которыхъ вы врно иногда встрчаете въ Петербург, и не можете дать себ отчета, къ какому разряду причислить ихъ. Являющійся то на именинномъ вечер въ низенькихъ и душныхъ комнатахъ чиновника, то на затйливомъ бал помщика, пріхавшаго для взрослыхъ своихь дочекъ пожить въ столиц, то въ пышныхъ палатахъ аристократа; играющій въ вистъ отъ пяти до двухсотъ рублей роберъ; одинаково равнодушный въ выигрыш и проигрыш; всегда неумолчный говорунъ, движущееся собраніе анекдотовъ въ разныхъ родахъ; родословная книжка и сводъ формулярныхъ списковъ всхъ жителей Петербурга: Свтлицкій представлялъ собою одушевленную шараду, которую разгадать было не такъ легко… Путешествуя по чужимъ краямъ, онъ собралъ поверхностныя свднія обо всемъ; могъ три часа сряду говорить непрерываемо о чемъ угодно и бросать пыль въ глаза многимъ, которые, дивясь его всеобъемлющимъ знаніямъ, слушали его, разиня рты. Такимъ образомъ, онъ слылъ въ город за человка необыкновенно умнаго и даже ученаго. Никто не зналъ и не заботился узнать, служитъ онъ или нтъ; по крайней мр, было достоврно то, что онъ служилъ прежде; это доказывали орденскія ленточки въ его фрак. Говорили, что онъ не иметъ никакого состоянія; но этотъ говоръ врядъ ли былъ основателенъ, потому что карманъ Свтлицкаго былъ всегда набитъ деньгами; потому что на рук его былъ перстень съ огромнымъ сверкающимъ брилліантомъ; потому что онъ одвался съ изысканностью, былъ безпрестанно въ театрахъ и концертахъ, велъ большую игру и здилъ въ славномъ наемномъ экипаж. Онъ былъ коротко знакомъ со всею петербургскою молодежью, которая, Богъ знаетъ почему, имла къ нему довренность и для которой онъ былъ чрезвычайпо занимательнымъ и почти необходимымъ лицомъ. Носились темные слухи, будто Свтлицкій… Но для чего говорить о слухахъ, которые не подтверждались ничмъ?