Опасная граница
Шрифт:
Интересы представителей маньчжурских знамен и государства Цин были различны с самого начала. Маньчжурская племенная знать стремилась к быстрейшему получению выгод и противилась любым политическим шагам, уменьшавшим ее независимость, даже если они были необходимы для развития империи. Именно знать протестовала против завоевания Нурхаци Ляодуна и перенесения столицы на юг. Именно она сопротивлялась созданию Хунтайцзи бюрократического аппарата, укомплектованного китайскими чиновниками, и присоединения к цинской армии знамен, состоящих из неманьчжуров. Каждый правитель, включая Нурхаци, стремился оградить имперское правительство от давления со стороны племен. Сохранение Доргонем минских чиновников и учреждений было логическим продолжением этой политики. Племенная знать рассматривала цинский административный аппарат как орудие для расширения своего господства в Китае. Имперское руководство отвергало такой взгляд и пыталось, в свою очередь, сделать маньчжурские знамена орудиями династии. Вследствие этого противоречия
Династия Цин происходила из Маньчжурии, но она была полна решимости освободиться от давления со стороны представителей знамен, которые ограничивали имперскую власть. Добиться этого можно было, опираясь на китайских чиновников, служивших противовесом племенным маньчжурам. Заимствование Цинами столь большого числа китайских учреждений после падения Пекина иногда рассматривается как доказательство их быстрой китаизации. Пока при дворе спорили о том, в какой степени можно перенимать китайский стиль управления, не ослабляя позиции маньчжуров, партии, участвовавшие в спорах, больше интересовались самой властью, чем ее формой. Племенные традиции были на руку старой маньчжурской знати и способствовали сохранению ее значения при новом режиме. Китайские же учреждения были предназначены для сохранения имперской автократии, которая не допускала разделения власти, и их заимствование освобождало двор из-под контроля племен. Верхушка империи постоянно ограждала себя от притязаний племен и прилагала все усилия, чтобы стать имперской династией, призванной управлять как Китаем, так и маньчжурами.
Проблема выбора между автономией и централизацией становилась особенно острой в периоды кризисов, связанных с наследованием власти, когда представители имперской знати были вынуждены искать поддержки у знамен. Однако каждый вновь избранный правитель неизбежно начинал там, где заканчивал его предшественник, каждый раз оставляя знаменам все меньше власти. Никогда это не проявилось так явно, как в период очередного витка централизации после неожиданной смерти Доргоня в 1650 г.
После смерти Доргоня вновь вспыхнула борьба за власть, поскольку он не оставил преемника, а его партия оказались не способна в одиночку удержать в своих руках бразды правления. Первоначально регентом был назван Цзиргалан, однако в 1653 г. он утратил этот пост, уступив сторонникам нового императора Шунь-чжи, ратовавшим за то, чтобы император правил единолично. Принятие Шунь-чжи властных полномочий ознаменовало значительные структурные изменения в политике династии. Предшествующие правители маньчжуров были людьми с богатым опытом ведения племенных дел и организации военных действий и могли обоснованно утверждать, что сами проложили себе путь наверх. Они достигли вершин власти благодаря как своему таланту, так и происхождению, и это отвечало требованиям маньчжурской традиции избирать в качестве правителя наиболее талантливого вождя среди представителей одного поколения. Шунь-чжи был первым из маньчжурских правителей, который получил власть по чисто формальным критериям. Избранный в качестве компромиссного кандидата после смерти Хунтайцзи, он был ребенком, не имевшим собственного опыта и не успевшим проявить никаких способностей, а реальным правителем, стоящим за троном, был Доргонь. Когда Шунь-чжи начал править от собственного имени, Цин отбросила племенные традиции и окончательно приняла более сложную систему управления, при которой власть императора определялась почти исключительно занимаемым им положением. Знати, стремившейся к завоеваниям, противостоял маньчжурский император, который удерживал и сохранял власть, манипулируя придворными группировками и бюрократическими структурами правительства.
В глазах племенной знати политика Шунь-чжи имела откровенно прокитайский характер. Он благоволил китайским советникам и китайским учреждениям, а также содержал евнухов. Многим его действия казались действиями китаефила, который утратил маньчжурские корни. Действительно, Шунь-чжи мало интересовался такими традиционными маньчжурскими развлечениями, как охота, скачки или стрельба из лука. Гораздо больший интерес он проявлял к религии и к своим дворцам и паркам. Он следовал линии прежних маньчжурских правителей и пытался заставить агрессивную маньчжурскую знать поступиться независимостью и подчиниться трону. Использование минской административной практики и привлечение на службу китайских чиновников было самым простым путем для достижения этой цели. Поскольку Шунь-чжи правил именно благодаря тому, что занимал должность императора, автократическая структура минской администрации была для него очень привлекательна.
Примером такого рода политики является участие дворцовых евнухов Шунь-чжи в делах правления. После захвата Пекина маньчжурам досталось огромное число евнухов, которые служили старой династии. В конце эпохи Мин многие из них обладали значительной властью и богатством, полученным за службу в качестве тайных осведомителей и помощников императора.
Шунь-чжи не забывал, что для руководства дуальной организацией не следует полагаться исключительно на поддержку китайцев. Даже заимствуя все большее количество китайских институтов при дворе в целях централизации власти, он защищал привилегии маньчжуров. Когда в 1656 г. китайские чиновники горько пожаловались на жестокость законов о поимке и возвращении беглых рабов, попросив смягчить их, «китаизированный» император не на шутку рассердился. Он упрекнул китайцев в том, что они ничего не знают о проблемах маньчжуров и о том, что последние обладают правом иметь рабов в качестве привилегии за участие в военных действиях:
Таким образом, у нас нет выбора, кроме как установить очень жестокие законы. Они могут тяжело сказываться на китайцах, но, если мы не будем решительно пресекать беззакония, укрыватели станут еще более наглыми, а количество беглых умножится. Кто тогда будет служить нам? Как мы выживем? Неужели никто не беспокоится о трудностях маньчжуров? Императоры предшествующих династий обычно управляли только китайцами, но я управляю и маньчжурами, и китайцами и должен обеспечить тем и другим то, что им положено [331] .
331
Kessler. K'ang-hsi and the Consolidation of Ch'ing Rule, 1661–1684. P. 17.
«Гнилые китайские манеры» — с помощью этой популярной фразы маньчжуры могли критиковать любой политический шаг по направлению к централизации власти и лишению племен независимости. После смерти Шунь-чжи в 1661 г. его противники намеренно представляли все «китаецентристские» аспекты политики императора в гипертрофированном виде. Это стало очевидно во время так называемого регентства Обоя (1661–1669 гг.), когда знаменная знать предприняла последнюю отчаянную попытку сохранить и приумножить свое влияние в правительстве Цин под лозунгом возвращения к традиционным маньчжурским обычаям.
Когда умер Шунь-чжи, старая вдовствующая императрица и ее маньчжурские сторонники, предводители знамен, обнародовали поддельное завещание, в котором император якобы денонсировал свою прежнюю политику как плохо продуманную и опасную для интересов маньчжуров. Его семилетний сын (чьим основным достижением на тот момент была победа над оспой) был наречен императором Кан-си и возведен на престол. Правительство осталось в руках вдовствующей императрицы и четырех маньчжурских регентов. Один из этих регентов, Обой, проявил незаурядные способности и большие амбиции. Он быстро стал лидером среди регентов, а затем и фактическим диктатором, заняв позицию, схожую с той, которую занимал ранее Доргонь. Регенты представляли собой новое поколение маньчжурской правящей элиты. Все они отличились в качестве военачальников низшего ранга при завоевании Китая, но никогда не занимали крупных постов. Активно участвуя в политике знамен, никто из них не являлся членом императорского клана, и именно они наиболее пострадали от политики централизации, проводимой Доргонем и Шунь-чжи. Под лозунгом возвращения правительства к маньчжурским ценностям Обой попытался обеспечить маньчжурской военной знати постоянную и главенствующую роль в руководстве Китаем [332] .
332
Подробнее о регентстве Обоя см.: Oxnam. Ruling from Horseback.
Первым шагом, сделанным регентами, было запрещение «тринадцати приказов» на том основании, что евнухам не место в маньчжурском правительстве. Однако регенты вынуждены были признать, что император нуждается в штате личных слуг, и вернулись к древней маньчжурской практике использования рабов для ведения дворцового хозяйства. Первоначально эти рабы обрабатывали сельскохозяйственные угодья и ухаживали за домами знати, однако уже с 1638 г. начался рост их влияния и они превратились в помощников императора, объединенных в рамках учреждения, известного как Управление императорского двора. Таким образом регенты восстановили институт личных слуг императора, заменив евнухов рабами в надежде, что последние будут залогом сохранения маньчжурской племенной традиции при дворе.