Орлиное гнездо
Шрифт:
И Влад оказался прав, как всегда.
Теперь же я уповаю только на тебя, мой драгоценный Слуга Благородного, - я оставил тебя заложником нашего счастья, как когда-то старый Дракул оставил Влада, а Влад - Раду. Извещай меня обо всем, что делается в столице, и о каждом шаге султана.
Отправь ответ на это письмо через моего гонца, если оно дойдет до тебя, - если посланца перехватят люди Андраши или султана, мой слуга отравится. Он неграмотен, но истово верует в загробное блаженство, которое обещается всем преданным
Дай же боже, чтобы мой раб не обманулся – и чтобы никто из нас, истинных слуг Господних, не обманулся в своей вере!
Теперь я сверну это письмо, и греческие слова, столь милые нашим сердцам, но малознакомые варварам, служащим султану, полетят к тебе через океан. А я пойду поцелую мою княжну, что мирно почиет у окна, за которым растут розы - чтобы заглушить городское зловоние. Я бы хотел обладать ею в такое время, когда всякое зловоние истребится – и в городах земных, и в душах…
Я учу ее греческому языку, и Василика признает, что это благоуханный, священный язык – язык апостолов, спасения, красоты земной и небесной. Она быстро учится, моя жемчужина, - как всегда!
Еще к слову: я читал Василике греческую Библию – и указал ей на ту маленькую ошибку, которая породила великое заблуждение христиан и их помешательство на девственности, особенно католиков. Греческий перевод еврейского выражения, обозначающего “юная женщина”, превратил мать пророка Иисуса в parthenos – деву.*
Будь это известно кому-нибудь, кроме посвященных, это потрясло бы мир – не правда ли, Адриан?
Но моя Василика уже давно не старой, бездумной, веры - а нашей с тобой веры.
Сегодня мы с ней бродили по городу, одевшись в темное платье простолюдинов: так во все времена поступали цари, желая истинно узнать жизнь своего народа. А мы просто хотели избавиться от внимания, которое возбуждают все высокие особы, и отдаться только друг другу и нашему созерцанию. На нас могли бы напасть, как на всяких простых людей, не имеющих защиты, - но мы гуляли по улицам без страха. У каждого из нас свой кисмет.
Остаюсь навеки твой во Христе Слуга Справедливости”.
* В книге Исайи (Ветхий Завет), на которую ссылается Евангелие от Матфея, обосновывая догмат о непорочном зачатии Иисуса (“Дева во чреве приимет”), употребляется ивритское слово “алма” – “юная женщина”, а не именно “девственница”.
========== Глава 80 ==========
В темноте, глубоко под землей, возились двое – могильную тишину нарушало только тяжкое, сиплое дыхание, а работу их освещал один-единственный факел в руке третьего их сообщника: не считая светильника, который был вставлен в каменное кольцо в стене. Эти люди были не робкого десятка, но и то их пробирал озноб, пока они делали свое дело, - и вовсе не от холода, царящего в склепе даже летом.
Один из осквернителей гробницы замысловато выругался по-венгерски.
– И хоть бы одно имя на этих гробах!
Второй выпустил из рук тяжелую мраморную крышку саркофага и засмеялся.
– Ты думаешь, они своих покойников навещают и здороваются? Они их сами боятся…
От такой шутки всех передернуло.
Первый взломщик перекрестился – большим православным крестом – и посветил кругом себя факелом, озаряя паутину, опушившую каменные стены и гробы.
– А, вот вижу имя, - он указал огнем на надпись, выбитую на стенке одного из саркофагов. – И вот еще…
– Тихо вы!
Тот, кто держал факел, гулко притопнул ногой, и от этого звука порскнула и пискнула где-то мышь; венгры, возившиеся с саркофагом, разом выпрямились и вскрикнули.
– Ты сдурел?..
– Сами вы сдурели! Я понял! Заходите с другого конца, - утерев пот со лба, велел державший факел венгр своим товарищам. – Этот Кришан лежит крайним, потому что его хоронили последним!
– Он же не последний в роду, - пробормотал один из венгров, послушно отходя от саркофага, крышку которого сдвинули, но так и не вернули на место.
– Верно, не последний, - отозвался второй. – Но после него здесь умерла только княгиня, которая лежит в Валахии, а не в Трансильвании…
Сердца всех осквернителей фамильного склепа Кришанов сжались от трепета перед женщиной из этого рода, имя которой было у всех на устах даже спустя столько времени после ее смерти.
Примолкшие венгры прошли на другой конец склепа и сгрудились около последнего гроба. Факельщик осторожно обошел беломраморный саркофаг и осветил стенки, одну за другой.
– Никаких надписей… - пробормотал он.
– Все равно. Это должен быть старый Кришан! – оборвал его первый грабитель. – Давай, навались!..
Охнув, они навалились на крышку со всей своей немалой силой. Крышка со скрежетом сдвинулась.
– Готово!
Через мгновение все трое отпрянули, первый зажал себе нос.
– Ах, ты…
Он проглотил ругательство, как будто бы не решался браниться перед лицом – вернее, перед остовом того, кого они нашли.
– Какой дух идет!
– Свежий дух, - мрачно смеясь, подтвердил факельщик. – Должен быть наш старик!
Он шагнул к саркофагу и, зажав нос, заглянул туда.
– Седая борода… старик! Он самый! Давайте-ка, обшарьте его!
– А сам? Хорош уже командовать, - огрызнулся первый копатель. – Давай-ка теперь ты поработай!
Никому из троих не хотелось притронуться к мертвецу первым – не столько из брезгливости, сколько из страха, в котором никто не решался признаться.
Наконец факельщик с бранью сунул огонь в руки первому из венгров.