Оскол
Шрифт:
– Товарищ командир, а как мне растереть спину?
Боясь повернуться, ответил удушено:
– Руку там... выверни посильнее, - и вывалился в коридор, сопровождаемый тихим смешком.
В коридоре, где я отдыхал, пытаясь придти в состояние близкое к норме, осуждающе глянул на меня с плаката "Механизация РККА" нарисованный красноармеец: мол, что это за сердечные знакомства в учреждении содействия обороне! Тебе-то что, подумалось, махай себе флагом на броне, а мне что делать с этой вот... Мэри Пикфорд. Ведь сообразила, что я на нее не надышусь, и теперь будет чесать мелкой гребенкой. Девчонки это умеют. Легко!
Чай мы пили с маленькими треугольными вафлями, силой отобранными у Ветки Полтавцевой, моей подружки детства и по совпадению коллегой. Астра сказала, что документы мои у них в палатке, и что вчера ночью они с девчонками гадали на женихов по какому-то немыслимо старинному гаданию. Что ей выпало быть заколдованной дочкой змеиного царя, которую должен поцеловать жених - медведь из леса, - тогда чары спадут, и она снова станет принцессой. И тут из леса выпал я.
– Так, значит, ты настоящая принцесса?
– сказал я, любуясь Астрой.
– Это легко проверить, - ее зрачки по-кошачьи сузились.
– Вы поцелуйте меня.
– Т-ты, спи давай. Десять часов уже, а ей целоваться на ум пришло!
– А что, в десять нельзя целоваться?
– Я тебе устрою тебе завтра! Пока мишень в яблочко не "поцелуешь", со стрельбища не уйдешь.
– Андрей Антоныч, вы где живете?
– Как где, в Ленинграде!
– Не, я знаю, что не в Торжке. В самом Питере, где?
– Улица Арсенальная.
– И что, арсенальские все такие?
– Какие такие?
– Такие, которые девушек боятся!
– Тебе, "девушка", в куклы еще играть! Или в этих... в пупсиков.
– Много вы прям знаете!
– Астра по-детски обиделась и отвернулась к стене.
– Астра, ну хватит. Уже действительно поздно.
Из-за подушки донеслось:
– Мне в палатку надо.
– Я доложусь начальнику лагеря и Совете Полтавцевой скажу, что ты промокла и переночуешь в домике. Возьми вот градусник.
– Не буду!
– Возьми.
– Не буду я мерить вашу дурацкую температуру!
– Астра, не капризничай. Бери термометр, а я пойду, скажу, чтоб тебя не искали.
– Ну и идите.
Положив стеклянный цилиндрик на табурет, я укрыл Астру еще одним одеялом и ушел. Спи, принцесса.
Вторник стал днем вития веревок и вытягивания жил. С утра принцесса обосновалась в шумной группе стрелков, и мои попытки вытащить на разговор имели успех не больший, чем старания угрюмого юнца попасть на день рождения школьной красавицы. Вот кино! Уговаривал себя держаться на дистанции, а увидев Астру, обо всем забыл. Что-то происходит в голове. Наверное, химические процессы, ферменты всякие... Только вот куда эта химия заведет? Вон смешки-шушукания за спиной растут. Надо выходить из боя. Девицы здесь не промах - на подначках устанешь спотыкаться. В общем, плюнул я на это дело и пошел чистить винтовку.
В оружейке народу было немного.
– А как будет осуществляться функция выстрела?
– Ну как?! Опустить патрон в дуло, нажать на курок, пружину сожмет и патрон полетит.
– Нет, думаю тут иначе, - задумчиво протянул неумеха, - думаю, что пружину надо засунуть в другое место!
– Ну, тогда засунь ее себе в жопу, - сказал другой хулиган и все трое заржали.
Эх, как взвился очкарик! Даже кулаком застучал в доску.
– Не смейте так со мной говорить! Я вам не какой-то там! Распоясались, негодяи!
Пахнуло бальзамом интеллигентских руганий на лиговских, и пацаны, уморенные ворошиловским режимом, ненадолго окунулись в родную стихию. Они стали теснить оскорбителя к стенке мягкими полудвижениями, как злые коты из страшной сказки.
Пришлось вмешаться:
– Эй, там! В чем дело?
Атаман лиговских снял пальцы с чужого пиджака:
– Дело в том, что сильно умные лезут в чужие разговоры, а потом долго кашляют.
– Может быть. Но если я, хотя бы чихну, ты, дружок, завтра поедешь домой.
Вздыбившись, парень двинулся в мою сторону и я уже приготовился к худшему, но один из лиговских, встал между нами, высоко подняв пустые руки.
– Командир, наш друг сильно устал, поэтому хамит, доставляя неприятности окружающим. Мы извиняемся и уходим.
Слава богу, они убрались, а остатки тягостной атмосферы вышибла куча пионеров. Эти бандиты обосновались в лагере только два дня как, однако успели надоесть всем. Лишь мученики-вожатые терпеливо сносили их.
Комната сразу превратилась в муравейник. Детки грохали железяками, пихались у стены, сбивая плакаты, бегали. Двое шустряков размотали кумачевую штуку и принялись ее торочить, вбивая прямо в стену сотые гвозди.
– Это что за безобразия!
Голос оружейника Феди Зеленого пригнул детвору, словно ветер камыш. Федя еще рявкал, и рык этот ударял молотом в пионерские головы, корча окружающих в немом столбняке. Даже плакатный гвоздь выпал из стенки.
Молодая поросль, однако, распрямилась быстро и две мигом построившиеся колонны выдвинули в центр комнаты делегата. Краснощекий пухлый пионер вскинул руку-сосиску, жизнерадостно завопив:
– Товарищ дядя Федя, пионеротряд имени Кагановича выстроен для прохождения занятий по стрелковому делу!
Зеленый добродушно булькнул:
– Так-так, это уже лучше.
Дядя Федя был толст, носат и похож на старорежимного борца-тяжеловеса, какие раньше были в цирке. Вообще, если честно, раньше он был бандитом. Беспризорничал, связался с уголовным элементом и к тридцать четвертому году имел три судимости плюс побег. А потом вдруг "завязал".