Оскол
Шрифт:
"У вас тоже вместо сердца пламенный мотор, Вадим", - вспомнилась фраза из т о г о телефонного разговора. Значит, он. Значит, все началось еще тогда, в марте, а все ее нелепые обиды и обвинения всего лишь осколки разбитого чувства!
Ехать. Немедленно ехать к ней, пока не поздно.
Я побежал искать начальника лагеря. Еделев дал сутки на устройство личной жизни и разрешил позвонить через служебную литеру.
– Але, але! Галина Аркадьевна, дайте, пожалуйста, Ольгу.
После короткого разговора я медленно вышел на ступени. Валька ждал меня и курил, роняя пепел
– Понимаешь, Валька, есть, оказывается, такой человек, который ей нравится.
Вернувшись в летний домик, мы долго сидели в темноте. Керосинку зажигать не хотелось. Странно, но было почему-то легко, будто тяжелый мешок сбросил на дальнем переходе. Давящая тяжесть последних недель исчезла, уступив место комку, жгущему в груди. Этот огонь я заливал Валькиным коньяком.
Зворыкин ехал к новому месту службы, в Прибалты, и набрал с собой много разной чепухи - на всякий случай. Горек был тот коньяк. Мы глушили его в мокрую августовскую ночь, и табачный дым стоял туманом. Мой друг отгонял дым рукой с тлеющим огоньком папиросы. И мы говорили. О будущем, о близкой войне, о танке КВ, который девять немецких танков укокает из пушки, а десятого раздавит гусеницами. Я справлял поминки своей любви, а Валька, толстый Валька, прозванный в детстве "слон", обхватив шею, бил головой мне в лоб:
– Наплюй, Андрюха, пусть к черту летит со своим капитаном. Ты завтра же себе лучше в сто раз найдешь!
Если б знал он, насколько был прав. Не на следующий день, а уже через три часа я вступил на дорогу, ведущую к недосягаемому пьедесталу в снежных облаках.
Сказать, что ступил на путь в белом костюме, откидывая рукой непослушную прядь, не могу. За эти три часа мы успели хорошо надраться. За коньяком ушла бутылка "Солнцедара", потом пошел самогон, потом мы что-то пили в пристанционном буфете, и на поезд героя-танкиста мне пришлось грузить с помощью усатого железнодорожника.
Зворыкин отбивался, ругая усача "масленкой" и, зависнув на поручнях, орал в небо: "Пролетит самолет, застрочит пулемет, загрохочут могучие танки". Андрюня!.. мы их... мы всех... пусть только сунутся... в мелкую крошку!
Ухнул паровоз. Повез моего друга на запад. Там у границы стоял мехкорпус, в одном из полков которого Валька будет командовать батальоном.
Путь в лагерь оказался долог и тернист. Я падал, цеплялся ногами за чвакающие бугорки в мокрой траве. Потом кто-то пихнул меня в дерезу, и пришлось отдать пол рукава колючему паразиту.
Тропа оказалась утыканной березняком, ветки били по глазам, в ноги стали вдруг бросаться поваленные бревна. Удивляясь обилию вдруг возникших препятствий, я забредал все дальше в какие-то хвощи и папоротники, пока не заблудился окончательно.
Идиотизм полный! Вчера только проводил занятия с курсантами по ориентированию на местности. Эдакий умный дядя: "Здесь, товарищи стрелки, мох, значит, север там". "Марш-бросок на пересеченной местности это, понимаете, не шутки!" Ага. Кто бы мне сейчас рассказал лекцию о преодолении сильно пересеченной местности в состоянии алкогольного опьянения. Да еще с форсированием болота.
Я предался унынию. Ну, в самом деле, - теряю невесту, лучший друг уехал черт-те куда, заблудился в лесу, да еще кусают здоровенные,
Красиво августовское небо. Кроны дерев скрывают тучи, мигают редкие звездочки. Показался месяц, потом второй, и я осознал, что пьян вдрызг. В этой мысли утвердил меня легкий смех невдалеке. Кто-то был рядом. Собрав остаток сил, мне удалось встать и вылететь на тропу, посередине которой застыл мощный ствол.
Мне стало не по себе - ствол вдруг исчез, а вместо него появился ярко-красный зверь. Стояли вокруг него ведьмы и кормили еловыми ветками. Только были они почему-то в тренировочных шароварах и с цветами в головах.
"Вот он!" - атаковали ликующие голоса со всех сторон. "Медведь! Кто твоя невеста?" Мне завязали глаза и стали вертеть, подталкивая руками. Потом они замолчали и разбежались - слышно было, как удаляются их шаги. Я сорвал повязку и, пытаясь остановить качающийся горизонт, споткнулся и упал на простертые руки сероглазой ведьмы.
Полностью придти в себя удалось лишь к утру. Изредка мелькали вспышки просветления с обрывками разговора, но кто дотащил меня в лагерь - не помню. Уверен только, что они добрые славные парни. Принесли меня в дом, уложили спать и оставили на тумбочке полный котелок воды.
Натянув гимнастерку и ощупав карманы, я растерялся - кошелек с деньгами, ключи и удостоверение инструктора Осоавиахима исчезли. Деньги - ладно, тем более, что пропили мы их все. Помню, Валька стучал в окошко железнодорожной кассы и требовал отправить телеграмму в три слова "приготовьте сто рублей". Ключи, по-моему, я положил в пустой кошелек, есть шанс, что оставил в буфете. А вот удостоверение - это плохо. Могут из лагеря выпереть, если Еделев узнает.
А Еделев явился, как чёрт из табакерки. Читал нотацию, ударяя кулаком, возмущенно махал руками, но... Под конец речи кинул армейскую флягу. Первач! Похмелье не числилось в моих бедах, но жест начлагеря был дорог.
В понедельник я вступал в обязанности, которые начинались около 10-00. Судейство. Поэтому с утра на полигон тащиться было незачем, и к началу работы я выглядел не хуже остальных инструкторов. Вот только фраза "траектория движения пули" не задалась, и пришлось заменить ее на "линию полета". А так ничего. Временами, правда, желудок мстительно подбирался к пищеводу, но я регулярно гасил его водой.
Говорят, что в таком состоянии время идет медленнее. Не верьте. Оно вообще не идет, застывая липкой резиной на дне каждого часа. Казалось, что столетняя война была короче трудового августовского понедельника. Стрельбы - Матчасть - Планерка - Опять стрельбы - Упражнение "5+20" - "Дебет-Кредит" - Политзанятия в вечерней школе инструкторов.