Оскол
Шрифт:
– Чё там интересного?
– присел рядом "гопник", обративший внимание на мое усердное вглядывание.
– Да не по себе как-то.
– Ничего, Саблин, не дрейфь.
И ушел. А я остался думать, где мы с ним щи хлебали. Голос, вроде, знаком. А лицо... Хотя, какое там лицо - пародия на человека. Минуты через две я отложил загадку на потом. Не время отгадывать, да и народ подтягивался, готовясь к последнему рывку.
Неширокая полоска перемешанной с камнем земли, десяток бревен, раздавленное кресло. Все. Что в таком пейзаже нервировало подземный осназ - тяжело догадаться. Но с этим занятием я давно покончил
Первый, пошел! Второй, пошел! Вперед!
Чавкает под ногой вязкий грунт. Бежать!!!
Подлетает вверх сбитое Лиходеем кресло. Вперед!!!
Спина Мальцева исчезает, как сбитая ростовая мишень, и я, сходу забыв наставления, кидаюсь к нему.
Чья-то рука удерживает меня и бросает вперед. Бросает очень метко, прямо к неведомо откуда взявшейся дрезине. Взобравшись на нее, я обнаруживаю еще пятерых. За мной прыгнул Костя, и железная телега тронулась, проехав метров двадцать. Мальцев показался минуту спустя.
Он шел очень медленно и, не подходя вплотную, остановился. Дрезина ощетинилась оружием. Капитан воспринял это спокойно. Более того - снял пояс с наплечными ремнями и положил перед собой. Костя, не отрывая взгляд от командира, включил прибор.
– Все нормально, - облизал он пересохшие губы.
Горииванов опустил пистолет.
– Мальцев, ты?
Подавшись вперед, майор не сводил глаз с одинокого силуэта на рельсах. Огнеметчики разглядывали капитана с не меньшей цепкостью.
Капитан посветил фонарем себе в лицо:
– А то!
Наверное, только здесь, среди этих сумасшедших людей, мог вызвать лихую радость подобный ответ. Мальцева подхватили, усадили, заставили хлебнуть из фляги, и Костя погнал дрезину, весело напевая, как Мустафа из киношки "Путевка в жизнь".
Уже у ворот, практически возле долгожданного выхода из подземелья, возникло неожиданное препятствие. Кто-то невидимый за железной ставней требовал пропуск и на лингвистические упражнения с нашей стороны отвечал нудным "положено по инструкции".
Все злились, особенно "гопник", чьи способности возводить построения из непечатных фраз приближались к Мальцевским. Когда он принялся молотить "финкой" в дверь, я вспомнил этот нож, вспомнил его хозяина и понял, откуда этот Ерохин помнит меня.
Мы встречались один раз, весной 1941-го, когда я на три дня приехал в Ленинград и, спеша к Астре Далматовой, столкнулся с ним в подворотне.
Инструктор снежной королевы
О том, что на свете есть девушка с именем Астра, я узнал почти два года назад, когда был добровольным инструктором в летнем лагере ОСОАВИАХИМа*. К этому времени я имел университетский диплом, перспективу на перспективную работу и зияющую прореху в личной жизни. Красивая Ольга, на которой я хотел (и давно обязан был, как порядочный мужчина) жениться, вдруг дала задний ход. Милые маленькие ссоры переродились в тягучее заедание по пустякам; объятия у дверей сменило вежливое "заходи", а совместное ожидание счастливого будущего как-то сошло на нет. Его место заняло ощущение глупого хихиканья за спиной, поэтому, когда на мой адрес пришло письмо с "уведомлением", я даже обрадовался. Уведомление
Отчаянная злость выбросила меня на станции недалеко от городка Песочный. За городком был военно-спортивный лагерь. И только в лагере, оформляясь и получая допуски, пришел я в себя. И томительную безвестность смыла вскоре ежедневная суета выдачи стрелковых ведомостей и подсчета дырок в "яблочках".
Иногда после "отбой-горна" я отмыкал недостроенный тир и садил из трехлинейки по списанным мишеням. Мишени были в германских шлемах (после договора с Германией их категорически не использовали, но завхоз держал их на всякий случай). Когда попадалось окно в занятиях, шел на берег тихой речки, где обсасывал подробности наших размолвок.
Что-то стояло за пустячными Ольгиными скандалами. Богатого опыта в этих делах у меня не было, однако ощущение холодного стекла под пальцами вместо привычной податливости озадачивало сильно. Убаюкивая себя возможным примирением, я все время чувствовал в груди осиное жало, щепившееся с противным дзиньканьем "уйдет, уйдет, не любит, уйдет".
Вспоминалась Ольга прежняя и Ольга нынешняя - теперь она старалась держаться в стороне от меня, недоуменно пресекая то, в чем совсем недавно охотно принимала участие. Этот странный разговор по телефону, с лязгом положенная трубка и быстрая, как хлопок, смена интонации "есть такие люди, которые могут звонить мне в любое время".
"Страданиям молодого Вертера" положил конец приезд Вальки Зворыкина. Приезд
сопровождался скрипением кожаных ремней, матовым блеском кубиков в полосатых петлицах, маханием габардиновых рукавов и ворохом новостей: на флоте и в армии отменяют положение о военных комиссарах, ГОМЗ делает новые фотоаппараты "Смена" (Валька был страстным фотолюбителем), Данилов выиграл первенство по борьбе, в "Гиганте" идет новая кинокартина "Большая жизнь".
– Видел твою красавицу.
– Зворыкин Ольгу не одобрял, называя ее не иначе как "красавица с острова Люлю". Он пошкреб затылок и, надев зачем-то фуражку, сказал решительно:
– Знаешь, буду без дипломансов. Не нравится мне такое. Видел ее в Александровском с а д е под ручку с одним капитаном.
– Какой еще капитан?
– Летный. Старков его фамилия.
– А ты что, его знаешь?
– Нет, просто его карточку в окружной газете печатали, в рубрике "Сталинская вахта".
* ОСОАВИАХИМ - массовое оборонное общество в СССР, впоследствии ДОСААФ.
– Ну и что. Видел он! Мало капитанов, что ли, в Питере. Может они в порядке дружеского общения! Или в Русский музей шли.
Валька царапнул звездочку.
– Андрюх, я тебе не мама и вопрос этот решай сам. Но, как твой друг, предупреждаю: хорошая девушка в отсутствие жениха не станет чесать вдоль Грибоедовского канала под ручку.
Зворыкин наподдал сапогом попрошайничающему коту и добавил:
– Ты, Сабля, не обижайся, но, кажись, отбой тебе по всей форме.
Отвернувшись, я стал смотреть в окно. Ветер качал мокрые осины, шел дождь, и стало так гадостно на душе.
– Как его звать?
– Старков. Вадим Старков.