Остров жизни
Шрифт:
Моргнув, Зое утёрлась. На загорелых пальцах остались бурые разводы. Коровы больше не было.
– Страшно было? – спросила Мона, и к щекам девушки прилила краска от одной мысли, что подобное может приключиться и с ней.
– Да нет, – пожала плечами Зое и ничуть при этом не слукавила. – Это было… странно.
– Будь я на твоём месте, точно бы удар хватил, – пылая, призналась Манон, сминая юбку.
Бод молчал. Ничуть не изменивший своего отношения к жизни, уже не мальчишка, он – по-прежнему
За стеной кипели нешуточные страсти, сама же Зоя сидела во дворе. Спину её холодила стена, а в руках крутился всё тот же прутик. Клыки рисовало ей воображенье.
Страх? Или нет. Какая разница, если уже всё в прошлом.
– Наверно, они там обсуждают, как бы меня женить, – озвучила Зое, наконец, скребущуюся в глубине мысль.
Мона поджала губы. Взгляд пампушки, с косою в руку толщиной, сделался тусклым и понимающим, как, впрочем, случалось в последнее время на удивление часто.
– Да, мой тоже. Только и делает, что об этом твердит. Выбирай да выбирай. Выбрала же я уже, и притом давно.
Хворостина чуть покачнулась, вновь переворачиваясь в загорелых пальцах.
– Ланса ждёшь?
Взгляд из-под бровей.
– Жду.
– Три с четвертью года, – озвучила Зое, за что и была тут же пришпилена тяжёлым взглядом.
Прихлопнув навязчиво подбирающегося к щеке комара, она поёжилась. Лето было в самом разгаре, однако в вечернем стрекоте кузнецов притаился холод.
Полузабытый сон или видение. Нечто неопределённое маячило в глубине сознания в последние часы, и, хотя вспомнить что-то конкретное Зое не удавалось, взгляд её вновь и вновь возвращался к чернеющей калитке. Тёмно-бурая трава, стена сора, за которой прятались лягушки, и медная гладь воды. Остров был, как кольями, утыкан изрядно разросшимися деревцами. Два вяза чуть на боку, точно рога. Бараний остров. Сказка, не сказка. Рассказ, не рассказ. Правдивая выдумка была связана с этим его именем. Переплетенье крон алело. Зое вгляделась, выдохнула в задумчивости и неожиданно сама для себя улыбнулась.
Задолго до её рожденья. Однажды сырым и туманным весенним утром, ни у кого не спросив и ни с кем не посоветовавшись, на лысом, как темя Ивеса, островке, поселился, как это ни смешно, баран. Не олень, из тех что весьма неплохо гребут копытами, а именно баран. Самый что ни на есть обыкновенный. Была ли это кара небесная или чья-то злая шутка, до сих пор неизвестно, но баран появился, и с этим нельзя было поспорить.
Коум, тогда ещё молодой и находящийся в доверии супруги, всё видел ещё на рассвете, однако, о рогатом стало известно позже. И притом не от него, а от бабки Аннет, что решила сходить к соседке за свёклой и новостями. Новости нашли её сами с протяжным «бе-е-е» со стороны воды. Глядь – баран. Обыкновенный баран, с заходящими за уши рогами и белой бородкой. Человеком бабка Аннет была души широкой, так что
Ясное дело. Кто первым заберёт, в хозяйстве у того и будет прибавка. Всякий это понимал, но люди есть люди. Всегда можно договориться и, поскольку здесь пахло мистикой. Поскольку поделить одну тушку на всех не представлялось возможным, решили не трогать её вовсе. На том и сошлись, и разошлись, возвращаясь к делам насущным.
Люди есть люди, и каждый спустя какой-то час столкнулся с каждым на водной глади. Вся рыбацкая флотилия деревни вышла на вёслах, обнаружила себя, и тут уж стало не до реверансов.
– Моё, – коротко и ясно утверждали Брис и Ивес.
– Кто первый того и баран.
– С дороги! – выл Коум и бил Фалкета веслом. Тощий рыбак, с редкими, цвета мёда, усиками, не спорил и лишь, как более опытный, в тихую раскачивал лодку соперника.
Тогда ещё зелёные и молодые, они забыли о главном, – лишь общими усилиями в таком отдалении от столицы можно выжить. Первым перевернулся кузнец. После Коум и Брис.
Бой шёл до самой дойки, а после все вместе, взмыленные и сырые, мужчины выбрались на берег. Каркасы лодок послужили прибежищем для рыб, а баран так и жил на островке, щипал травку на «висках», пока не пропал. До людей ему не было дела.
Много уже переменилось, и земля на бараньем острове пропала: одни деревья да кустарник. Ветерок перебирал листья, и, казалось, будто остров был захвачен огнём.
Скрип петель. Весь взмыленный, точно после помолки, Брис на ходу обтирал сырую шею. Он зримо удивился, обнаружив подростков во дворе. Платок отправился в боковой карман журнада, а лицо мужчины спешно избавилось от взволнованного выражения. Напрасный труд, и мельник это понял очень быстро.
– Всё нормально будет, – произнёс он уверенно. – Завтра же в Арлем весть отправим.
Сверкнув где-то над чёрными далями[1], солнце скрылось, и алое зарево понемногу начало стухать.
[1] Чуть левее сосны.
Глава 3. Мыльная пена.
«Город – это то-то и то-то. То есть, любое место, где нет того-то и того-то, называется городом, вершиной человеческой организации и совместной мысли. Такова принятая на равнине классификация, и кто я, чтобы с этим спорить».
(Кузьма Прохожий. Проходя Мизерию).
Весть – вещь странная и непонятная. Нечто, не имеющее собственного тела, но в теле нуждающееся. Невесомое, но жизнь определяющее. Нести её, в общем-то, может кто угодно[1], и это «кто угодно» Зое совершенно не устраивало. Она была молода, полна сил, а ещё Зое как никто понимала, что сейчас её единственный, первый и последний шанс самой увидеть город.
Брови отца сошлись на переносице:
– Плевать мне, что ты там видела! Никуда не поедешь!