Отпусти мою душу на волю

Бухараев Равиль Раисович

 

3

И слово что хрусталь, и звезды, сонны,
Глядят сквозь буквы, и роса в листве…
Тихи соцветий мокрых перезвоны,
И Осень, не ступая по траве,


Плывет сквозь сад в лучах своей короны:
Чиж на плече, в вечерней синеве
Улитка – на расшитом рукаве?
На ветке, отбивающей поклоны?


Чиж, не колдуй!…для Йожефа – крапива,
Для Костолани – роза цвета пива,
Для Ади – георгины и трава…


Расшито

небо звездами до края;
Стою, завороженно повторяя:
«Прозрачно осень вяжет кружева…»

4

Прозрачно осень вяжет кружева,
Идет из сада, словно из сонета…
Спеши за ней, душа, за дерева,
На Логоди – на улочку рассвета!


Пока была тяжелой голова,
Пока я бражничал в разгаре лета,
Под крепостью Будайской дом поэта
Так ждал, – приду… Но века жернова


Смололи и его, вчера и вдруг:
Лишь щебень и строители вокруг:
«Mein Gott, was tut das Leben!»[6] Бог с тобою,


Кров Костолани, Бог с тобой, душа…
Осталось нам хандрить, едва дыша,
В саду, где всё живет иной судьбою…

5

В саду, где всё живет иной судьбою,
Что делать нам, рожденным вдалеке?
Здесь говорят деревья меж собою
На золотом мадьярском языке.


Неужто жизнь, с осенней синевою,
Моею стала вдруг – в одной строке?
Да нет! Как призрак, в истовой тоске
Я здесь торчу с повинной головою…


Венгерский ветер веет сквозь меня,
Боль посевая на излете дня, —
Она восходит светом и травою,


Не потому ли в этой тишине
Ты болью разрываешь душу мне, —
Сонет-дичок, что делать мне с тобою?


6
Сонет-дичок, что делать мне с тобою?
Сверкают изморозно лепестки,
Как иней в Карцаге, покуда кровью
Горит закат, и сумерки близки.


Люблю я Карцаг более зимою:
Прозрачный благовест поверх тоски
Взлетает ввысь, и контуры резки,
И Кошут в бронзе к паперти спиною.


Здесь (очевидцем пустота степная)
Я, ничего еще не понимая,
Постиг венгерской речи простоту.


Вначале было слово «боль», – отсюда
Всё и пошло, но стих (что пуще чуда)
Умножит разве будней суету.

7

Умножит разве будней суету
Туземный стих, предъявленный чужбине.


Сударыня, с соломинкой во рту
Не лучше ли промяться по долине,
Собрать букет неспешный на свету?


Увы, но Будапешт сродни пустыне.
Вот Геза Чат, – он, легок на помине,
Спешит в кафе сквозь мглу и темноту.


Туманна

площадь Кальвина; огни
Лежат на мостовой. Совсем одни,
Мы старое кафе найдем и сами.


Вновь вздорожали кофе и ликер,
Не жаль грошей, – жаль, смутен разговор
Под запертыми напрочь небесами.

8

Под запертыми напрочь небесами
Не тесно никому: во мгле огней
Туман растет – деревьями, кустами,
Сиротство пряча в сырости ветвей.


Оттуда, где Дунай чуть-чуть видней,
Туман идет на стогна полосами;
Не узнан встречный; впрочем, мы и сами
Не узнаем себя в туманах дней.


Сударыня, туманны ваши чары,
Но всё ж, подайся я хоть в янычары,
Мне не пробиться через правду ту,
Что во стихе душа превыше тела:


И ворожба куда-то отлетела,
Что вдохновенье, тая на лету.

9

Что вдохновенье, тая на лету,
Миг счастья станет пасмурным мгновеньем.
«Сударыня, как возвратить мечту?» —
Спрошу однажды вечером весенним.


Вот – жимолость, а вот – сирень в цвету,
Вот – ветви ивы вздеты дуновеньем…
При чем здесь я? Жизнь легким мановеньем
Меня навек сослала в пустоту.


Всё прочь, всё мимо – остается страх,
Что жизнь меня забудет второпях,
И я тянусь к ней, как ребенок к маме.


Уходит жизнь – уходит не шутя,
Мужчину снова превратив в дитя.
Не ожидал, признаюсь между нами.

10

Не ожидал, признаюсь между нами,
Что боль чужбины так раздастся вширь.
Душа и плоть враждуют временами,
Но всё ж сонет – никак не монастырь.


О Господи, в саду твоем Псалтирь
Древесными восходит семенами,
Покуда в Буду валит табунами
Турист в веригах многих фотогирь.


Свободен я – я преступил межу:
Поверх таможен душу провожу
Хоть в Сидней, хоть куда, – пред деревами


Стихи не означают ничего,
А потому неважно, каково
Мое прощанье с отчими словами.

11

Мое прощанье с отчими словами
Растет и крепнет, как древесный ствол
Без имени; прельщаться именами
Наивно, коль вначале был Глагол.


А жизнь проста – какими бы кровями
Стих ни питать, ответят лес и дол,
И музыку продолжат меж ветвями
Синица, желтый дрозд или Эол.


В миропорядке червь тождествен розе;
Пишу, скрывая в сей метаморфозе
Родной татарской речи немоту.