Память льда
Шрифт:
Обе женщины неопределенно пожали плечами.
— Что уж теперь говорить? — протянула одна. — Тут это тут, а там это там. Ну а мы-то сами сейчас здесь, а не где-нибудь еще.
— Пусть будет так, и да будет так, — заключил даруджиец, вздыхая и поднимаясь. — Крупп горячо благодарит вас обеих за эту на редкость поучительную беседу и собирается откланяться.
— И тебе спасибо за хлебцы.
— Крупп всегда рад услужить. Спокойной вам ночи, дорогие мои.
Он поковылял прочь и вскоре растворился в темноте.
Некоторое время обе малазанки старательно облизывали пальцы.
— Ну что, ловко мы изобразили идиоток?
— По-моему, вышло вполне убедительно.
— Полагаешь, Крупп поверил?
— Конечно. Мы ему капитально голову задурили. Бедняга понял, что с нами каши не сваришь, и свалил.
— А мы, часом, не перегнули палку? Неужели встречаются такие дуры?
— Да сплошь и рядом, крошка. Зато теперь он не будет принимать нас всерьез.
— Как по-твоему, о чем они постоянно толкуют с Рваной Снастью?
— Скорее всего, про ту старуху говорят.
— Вот и я такого же мнения.
— Наверное, Крупп что-то заподозрил.
— Похоже на то.
— И думает, что это якобы исходит от нашей чародейки.
— Вот-вот.
— Ну и пусть себе думает. Нас это вполне устраивает.
— Согласна… А знаешь, когда эти «натилогские хлебцы» без листьев и прутиков… вкус уже совсем не тот.
— Странно, но мне это тоже сейчас пришло в голову.
Крупп тем временем остановился возле другого костра внутри форта на колесах. Двое мужчин, ютившиеся возле него, одновременно подняли голову, глядя на земляка.
— Что у тебя с руками? — спросил Мурильо.
— Такова особенность рук Круппа, дорогой Мурильо: чего бы они ни коснулись, все моментально к ним прилипает.
— Ну, это мы давно знаем, — пробасил Колл. — А куда подевался твой мул?
— Обиделся, что я не угостил его «натилогским хлебцем». Спешу сообщить: только что у Круппа состоялся весьма интересный разговор с двумя малазанками. Крупп рад также добавить, что Серебряная Лиса находится в надежных руках.
— Таких же липких, как твои?
— Дорогой Мурильо, достаточно плеснуть на них водой, и все изменится.
— Ну хорошо. Допустим, побеседовал ты с ними, а дальше что? — осведомился Колл. — Какой толк от всех этих разговоров? В нескольких шагах от нас в скрипучей повозке спит старуха. Ее сердце разбито черствостью дочери. Однако разбитое сердце — лишь малая частица боли, обрушившейся на несчастную рхиви. Можно только удивляться, как она вообще до сих пор еще жива.
— Крупп рад вас уверить, что вскоре все коренным образом изменится. Пусть внешняя сторона происходящего не вводит вас в заблуждение.
— Чего же ты тогда не пойдешь туда и не скажешь ей об этом? — угрюмо поинтересовался Колл, кивая в сторону повозки, где лежала Мхиби.
— Потому что Крупп — человек деликатный. Он бережно относится к этой женщине, которая еще не готова к восприятию истин подобного свойства. Это, друзья мои, — путешествие духа. Мхиби должна начать его внутри себя. Вопреки нашему кажущемуся всемогуществу Крупп и Серебряная Лиса не способны ускорить ход событий.
Колл покачал головой:
— Заикнись ты вчера насчет собственного всемогущества, я бы лишь весело
Брови толстяка высоко взметнулись, что свидетельствовало о крайнем его удивлении.
— Мой давнишний друг Колл! Полнейшее отсутствие в тебе веры сокрушает Круппа, наполняя отчаянием с головы до пят, а его пятки, надо признаться, сильно ноют. Крупп уже молчит про пальцы своих бедных ног — их просто выворачивает от боли.
— Только заклинаю: не показывай их нам, — попросил Мурильо. — Сколько я тебя знаю — никогда еще не видел на твоих ногах другой обуви. Только эти сапоги. Представляю, что творится там внутри! Да наверняка сама Полиэль в ужасе бы кинулась прочь.
— Что не вызвало бы у Круппа ни малейших сожалений… Так или иначе, Крупп не станет мучить Колла пространными рассуждениями, а ответит ему с надлежащей краткостью, заявив следующее. Раздражение… правильнее сказать, гнев бессилен подействовать на Круппа, для которого весь мир — это жемчужина, затерявшаяся среди извилин его острого и цепкого мозга. Однако сей намек рискует потонуть среди прочих мыслей, наводняющих голову дорогого Колла. Но Крупп не оставляет своих попыток объяснить дорогому Коллу, что мир — это всего лишь красочный сон, полный невообразимых чудес. Даже время теряет там всякий смысл… И вместе с тем время неумолимо напоминает нам о себе. Круппу, например, оно явственно шепчет: уже поздно. Сон манит Круппа в свои объятия, в тихие воды преображения и обновления бренного тела, которое означенным образом обретает новые силы и возвращает себе молодость. Сон не просто манит, он властно требует, чтобы Крупп подчинился его призывам. А Крупп, будучи по своей натуре исключительно смиренным, охотно подчиняется столь требовательному зову.
И, всплеснув руками, коротышка удалился. Мул послушно двинулся за ним.
Колл и Мурильо растерянно глядели вслед земляку.
— Если бы молот Бруда коснулся его сальной макушки… — начал Колл.
— …то молот этот попросту соскользнул бы вниз, — докончил его мысль Мурильо.
— Похоже, что так.
— Миру еще повезло, коли он затерялся среди извилин мозга Круппа. А представь, если бы мир попал в один из его вонючих носков?
— Ни слова больше, Мурильо, не то я сейчас исторгну обратно весь ужин!
Карга сложила уставшие крылья, казавшиеся ей свинцовыми, и понеслась вниз, держа путь к шатру Каладана Бруда. Как ни была она утомлена полетом, возбуждение и любопытство оказывались сильнее. К северу от спящего лагеря из трещины в земле все еще сочилась отравленная кровь Спящей Богини. Когда произошел взрыв, Карга находилась далеко отсюда, над горами Видений. Она в то же мгновение безошибочно поняла, чем он вызван. Тут могла быть только одна причина — прорвавшийся гнев Воеводы.
Всякий раз, ударяясь о землю, молот Каладана Бруда менял ее облик. Даже в кромешной темноте Карга различала очертания новорожденных базальтовых гор, поднявшихся посреди Серпинской равнины. И магия, исходящая из крови Огни, тоже была ей знакома очень хорошо.