Пассат
Шрифт:
Доктор Кили, подойдя через несколько минут к лейтенанту, вопросительно поглядел на него. Лейтенант молча покачал головой.
— Согласен, — с облегчением произнес доктор. И обеспокоенно добавил: — Холлисам это не понравится. Они наверняка выразят вам недовольство.
— Да, — согласился Дэн; но, казалось, его это совершенно не волнует.
— Есть, конечно, риск, что она заразится, — настойчиво говорил доктор по пути к выходу, убеждая не столько Дэна, сколько себя. — Но помимо этого с ней здесь ничего случиться не может; а она способна принести здесь много пользы, ребенок болен серьезно и, покинутый на служанок, не выживет наверняка. Эти женщины
— Да, — согласился Дэн, по-прежнему односложно. Отпустил матросов, поведя подбородком, и пошел по жарким людным улицам обратно в американское консульство, где его ждал неприятный получасовой разговор с будущим тестем.
Когда этот допрос окончился, Дэн облегченно вздохнул. Но всем стало ясно, что с Геро ничего поделать нельзя, как заметил доктор Кили, она совершеннолетняя и сама себе хозяйка; тетя сильно беспокоилась о ней, но еще больше о Крессиде. Зловещего слова «тиф» оказалось достаточно, чтобы повергнуть Эбигейл в материнскую панику, поэтому она тут же приняла сторону Дэна и согласилась, что Геро лучше не возвращаться в консульство, пока не пройдет опасность принести с собой заразу.
У Клейтона было несколько веских причин не появляться в Доме с дельфинами, но поскольку миссия Дэна не увенчалась успехом, он отправился туда и добился возможности поговорить со своей невестой. Но разговор оказался безуспешным и столь же неприятным, как у Дэна по возвращении в консульство.
Геро смогла уделить ему всего несколько минут, потому что ребенок не спал и мучился в горячке. Она терпеливо слушала Клея, но взгляд ее был рассеян, брови слегка нахмурены. Клейтон с возмущением осознал, что мыслями Геро не с ним, и повысил голос. Она торопливо вскинула руку, утихомиривая его.
— Прошу тебя, Клей, не сердись! Я понимаю твои чувства, твое беспокойство за меня. Но я должна быть здесь.
— Почему? Тебя это совершенно не касается. Почему ты не хочешь хоть раз подумать обо мне? О моих чувствах, а не только о своих, как всегда? Или если мои для тебя ничего не значат, подумай, какую тревогу ты доставляешь моей матери, Кресси и своему дяде.
— Я думала о них, — печально сказала Геро. — И мне очень жаль, что они волнуются, но причин для этого нет, так как…
— Так как их беспокойство для тебя ничто, тебе лишь бы настоять на своем, влезть в дело, которое тебя не касается? — яростно перебил Клейтон.
— Ты неправ. А дело это меня касается, и тебя тоже.
— Меня? Это как понять?
— Ты знаешь. Во всяком случае, должен бы.
— Уж не считаешь ли, что после всего случившегося ты еще что-то должна этому проклятому работорговцу за спасение из воды…
— Я имела в виду не его. Зору.
Геро увидела, что бледное лицо Клейтона покраснело, что он отвел глаза, и удрученно сказала:
— Понимаешь, Клей, будь она жива, то, может, сумела б уберечь девочку. Или, по крайней мере, заметила бы болезнь раньше и ухаживала б за дочерью. А… ты сказал, что я отчасти повинна в том… что ты сделал. Что я довела тебя до этого. Не знаю, так оно или нет, но ты должен понять, что я… мы… Клей, мы не можем допустить смерти ее ребенка! Обязаны сделать все, что в наших силах. Это наш долг перед ней.
Клейтон вновь обратил на Геро взгляд, серые глаза его смотрели сурово.
— Да, — резко сказал
— Дело совсем не в этом, — беспомощно сказала Геро. — Я только хочу… загладить отчасти то… Да что толку говорить, если ты не желаешь понимать? И дело не только в этом; я привязалась к этому ребенку, он мне по сердцу.
— Один из фростовых ублюдков!
Клейтон выпалил эти слова так, словно они жгли ему рот.
Лицо Геро внезапно посуровело, но голоса она не повысила, он оставался негромким, спокойным:
— Ты забываешь, что, возможно, я тоже ношу од-, ного из них.
Она повернулась и ушла, чуть шелестя поплиновым платьем. Клейтон хотел идти за ней, но на пути у него возник Бэтти Поттер. Он стоял в дверях комнаты Амры, жилистый, неподвижный, глаза его казались гранитными, стиснутые челюсти лишили Клея самоуверенности. Пусть Бэтти и постарел, но драться он учился в жестокой школе, где не признавались правила маркиза Куинсберри; и он тоже не забыл Зору.
Они долгую минуту глядели друг на друга, оценивая силы противника, потом Бэтти вздохнул и негромко сказал:
— Лучше не надо, мистер Майо.
Он с сожалением покачал головой, понимая, что для драки не время и не место, и что как бы ни хотелось ему разукрасить физиономию Клейтона, надо лишь побыстрее и потише выпроводить этого незваного гостя.
— Не стоит заводиться, когда ты один против дюжины, — рассудительно заметил Бэтти. — Силы очень неравны. Вы ж не хотите, чтобы палубные матросы вышвырнули вас отсюда? Вот и ступайте спокойно домой, скажите родным, что беспокоиться о мисс Геро незачем, здесь ее пальцем никто не тронет. Джума проводит вас.
Клейтон знал, какому риску подвергается, идя в Дом с дельфинами, и пришел вооруженным. Но ему хватило ума понять, что от своего намерения лучше отказаться. Старик прав, применением силы добьешься лишь того, что негры с усмешкой вышвырнут тебя из дома. А если пустить в ход револьвер, то и самому не уйти живым.
Левая рука его разжалась, правая, тянувшаяся к кобуре под пиджаком, опустилась. Он резко повернулся и молча пошел к выходу, не обращая внимания на Джуму, который поспешил вперед, открыл дверь и ждал, когда он пройдет, чтобы запереть ее. Наносить еще один визит в этот дом у него не было желания, и саквояж, собранный тетей Эбби для Геро, в тот же день отнес один из матросов с «Нарцисса».
Натаниэл Холлис больше не пытался образумить племянницу, и когда Крссси попросила разрешения сходить проведать Геро, ответил категорическим отказом. Его тоже встревожила весть о тифе, и он так боялся за дочь, что даже хотел просить доктора Кили не появляться с рассказами о положении дел в Доме с дельфинами.
Однако казавшаяся поначалу страшной угроза тифа вскоре забылась при нарастающей опасности холеры. Доктору Кили стало некогда заходить в американское консульство, и он едва выкраивал время для Амры, слабо борющейся со смертью. Жизнь ребенка стала менее значимой, когда сотни людей ежедневно умирали в трущобах черного города, на душных улицах, на базарах, в высоких арабских домах и в деревнях среди пальмовых рощ и гвоздичных плантаций.