Пассат
Шрифт:
И вместе с тем Геро не могла поверить, что «Фурия» перевозит рабов, по крайней мере, в этом плавании. Она прочла много брошюр о работорговле, и почти во всех упоминалось, что работорговое судно можно обнаружить на значительном расстоянии по вони немытых, скученных людей, набитых в темные, антисанитарные трюмы. Однако на «Фурии» не было нездоровых запахов, а пахло как на всех судах, варом и морской водой. Не ощущалось даже экзотических ароматов восточной кухни — и это при том, что команда, за исключением мистера Поттера, состояла из цветных головорезов, — и африканцев, и уроженцев Малабара и Макао. Должность первого помощника исполнял высокий, узколицый араб Ралуб, судя по обращению к нему «хаджи»,
Разговоры на судне велись главным образом по-арабски со значительными вкраплениями разных диалектов. Геро не понимала, для чего используется «Фурия», и наконец, отбросив осторожность, пошла в лобовую атаку.
— Что приносит доход вам и вашим людям? — спросила она у капитана.
— Торговля, — лаконично ответил капитан Фрост.
— Чем же?
— Всем, что сулит прибыль.
— В том числе и рабами?
Капитан искоса посмотрел на нее и усмехнулся.
— Конечно, при случае. Однако если хотите узнать, есть ли сейчас на борту рабы, я отвечу — нет.
Геро сделала глубокий вздох и сдержанно заговорила:
— Я не хочу быть грубой с тем, кому обязана спасением…
— Выбросьте это из головы, — весело перебил капитан. — Втаскивая вас на борт, никто ничем не рисковал, и, возможно, мы виноваты не менее вашего, что вы оказались смытой со своего судна.
— Я прекрасно это знаю!
— Вот как? В таком случае, совершенно незачем ходить вокруг да около. Вы осуждаете работорговцев?
— Осуждаю, — выразительно произнесла Геро, — не то слово. Я бы сказала «ненавижу». Или «презираю». Торговля людьми, нажива на человеческих страданиях — самое ненавистное и презренное занятие в истории человечества…
Сев на любимого конька, Геро говорила долго; она высказала капитану свои взгляды на не заслуживающую оправдания гнусность всей системы и закончила подробным перечислением того, что думает о белых людях, занимающихся работорговлей ради грязных доводов. Хоть ему это и не по нраву, пусть выслушает, может, даже осознает греховность своего занятия.
Капитан, прислонясь к поручню, слушал ее с вежливым интересом, и когда она умолкла, любезно сказал:
— Что ж, поскольку Кэсс уже не государственный секретарь Штатов работорговля, видимо, пойдет на спад. Ваши соотечественники могут даже объединиться с британцами, чтобы положить ей конец, вместо того, чтобы всеми силами поддерживать. У нее выбьют почву из-под ног, и ненавистным, презренным типам вроде меня придется искать другие способы добывания легких денег.
Геро побледнела от гнева и возмущенно заговорила:
— Как вы смеете? Мы никогда не собирались поддерживать работорговлю! Лишь потому, что генерал Кэсс не позволял вам задерживать и обыскивать наши суда…
Капитан Фрост рассмеялся и протестующе поднял руку.
— Будет, будет, мисс Холлис! Вы меня с кем-то путаете. Уверяю, я никогда не обыскивал чье бы то ни было судно. Все, увы, обстоит совершенно наоборот. Британские военные моряки, очевидно, возложившие на себя задачу покончить с работорговлей без чьей-либо помощи останавливают и обыскивают мирных, безобидных людей, вроде меня, вот уже пятьдесят лет, если не больше. Но из-за гневных, громогласных воплей, поднимаемых вашим свободолюбивым государством, им запрещено останавливать и подвергать обыску суда под американским флагом. Это приводит к тому, что любой работорговец любой национальности при требовании лечь в дрейф тут же поднимает звездно-полосатый флаг. Признаюсь, так поступал и я. Почему бы нет? Результат оказывался в высшей степени успешным.
— Почему бы нет? Ну, знаете, я никогда не слышала ничего, столь… столь…
Мисс Холлис, очевидно, не могла подобрать слов.
Ее негодование, видимо, позабавило капитана. Он засмеялся
— Мое доброе дитя, как и все остальные, я занимаюсь этим ради денег. И раз ваше государство считает оскорблением своему флагу, если плавающее под ним судно, заподозренное в перевозке рабов, остановят и обыщут, то пусть примирится с тем, что его флагом пользуются другие, менее привилегированные государства, прикрывая противозаконные дела. Ничего другого ему не остается. Генерал Кэсс с его англофобией и уверенностью, что военный флот Ее Величества скрывает под покровом филантропии план вытеснить из работорговли все другие страны, оказался сущей находкой для тех, трудящихся в поте лица работорговцев, и мы ему искренне благодарны. Могу только пожалеть, что лично я не смог извлечь больших доходов из патриотической позиции вашей страны в данном вопросе. Но, увы, джентльмен из военного флота, считающий своим долгом пресечь работорговлю в этих водах, прекрасно знает «Фурию», и вряд ли полдюжины американских флагов помешают ему взять шхуну на абордаж, если он сочтет, что может схватить меня с грузом невольников на борту.
— Не верю! — яростно выпалила Геро. — Ни единому слову!
— Да, но ведь вы не знаете Дэна Ларримора, — сказал капитан Фрост, умышленно перетолковывая ее слова.
— Речь не об этом. Я не верю, что мы… Америка… Ну, может, некоторые южные штаты, однако мы, северяне…
Она внезапно умолкла, с неловкостью вспомнив речь, слышанную не столь уж давно на митинге аболиционистов в Бостоне.
«Пусть Южные Штаты, — заявлял оратор, — обеспечивают рынок сбыта. Однако на этом основании нам нельзя оправдать себя, поскольку общеизвестно, что главные торговцы людьми — граждане Северных Штатов. Рабов из Африки везут сюда янки, снаряженные на деньги янки, под командованием капитанов янки, отплывающих в свои гнусные рейсы при содействии подкупленных властей янки!»
Геро решила, что тот почтенный джентльмен преувеличивал. Но какое-то сомнение осталось, и, встретив насмешливый взгляд капитана Фроста, она вызывающе сказала:
— Насколько я понимаю, в каждой стране есть негодяи и… проходимцы; к тому же, хорошо известно, что торговать рабами начала Англия, и богатства в ес лучших портах оплачены страданиями миллионов несчастных негров. Однако же мы, северяне, хотим добиться отмены рабства и, уверяю вас, добьемся!
Боюсь, что да. На Востоке оно будет существовать еще примерно столетие, что же касается Запада, эта игра уже почти сыграна.
— Игра? — с изумлением и неприязнью переспросила Геро. — Как вы можете называть столь жестокое и ужасное явление «игрой»?
— Я его даже не защищаю. Лишь наживаюсь на нем.
— На страданиях и смерти?
— Вы ошибаетесь, если считаете меня одним из тех скотов, что по своей безмозглой жадности набивают в трюм четыреста негров, когда не уместится и двухсот свиней. Лично я не потерял по независящим от меня обстоятельствам ни одного раба. Возможно, будь у других столько же здравого смысла, работорговля успешно продолжалась бы много лет и не снискала столь дурной славы. Но к сожалению, всегда найдется несколько алчных кретинов, которые непременно загубят любое выгодное дело.
— Значит, работорговля для вас — просто «выгодное дело»? Неужели у вас нет… нет сострадания?
— Нет. Сострадание — это роскошь, мне она не по карману. И насколько я помню, для меня ни у кого не находилось сострадания.
— Не верю! Кто-то, несомненно, был добр к вам… любил вас. Прощал вам проступки. Ваша мать…
— Она сбежала с учителем танцев, когда мне было шесть лет.
— А… Ну, тогда отец.
— Если это попытка, — сказал с усмешкой капитан Фрост, — узнать печальную историю моей жизни, то должен предупредить, вы найдете ее невыносимо скучной.