Пассат
Шрифт:
— Меня это не особенно удивляет, — сказала девушка. — Будь у меня племянник, отплативший мне кражей за гостеприимство, я бы тоже не питала к нему особо добрых чувств.
Если она надеялась смутить капитана, то глубоко ошибалась, он лишь засмеялся и ответил:
— Вижу, Бэтти посвятил вас в мои дела. Да, пожалуй, дядюшка остался этим не очень доволен. Но и я тоже. В сущности, меня тогда постигло глубокое разочарование, я полагал, старый скряга хранит в том сейфе приличную сумму, и хотя мы извлекли оттуда не мелочь, это лишь крупица того, что, по моим понятиям, он мне должен. А
— Судя по вашим словам, — холодно произнесла Геро, — вы находите кражу смешной. Хотя, может, по английским понятиям это и так.
— Меня бы это не удивило. Англичане постоянно захватывали все, до чего могли дотянуться, а потом ханжески заявляли, что поступили так для пользы прежнего владельца. Лицемеры.
У Геро некрасиво отвисла челюсть, она потеряла дар речи и вытаращилась на капитана.
— Почему вы на меня так смотрите? Ведь это хорошо известный факт.
— Но я считала вас англичанином.
— Что дало вам основания так считать?
— Ваш голос… манера разговаривать… книги. И… Кто же вы тогда?
— Я — это я.
— То есть, — произнесла ошеломленная Геро, — вы не знаете, кто ваши родители?
— О, они англичане из англичан! Фросты, возможно, безмятежно проживали в Кенте, еще когда пришли римляне, и уж наверняка, во время высадки норманнов. Но это не означает, что я принадлежу Англии или нахожусь в каком-то долгу перед ней.
— Патриотизм… — начала было девушка, но капитан не дал ей продолжать.
— К черту патриотизм! Это всего лишь смесь эгоизма и сентиментальности. Вы американка, так ведь?
— И горжусь этим!
— Почему? Стадный инстинкт? Мы, мустанги, гораздо лучше этих вульгарных шахтных лошадей или арабских скакунов, ну, а что касается этих невозможных африканских зебр… Такова ваша логика?
— Вовсе нет. Предки…
— Человек не отвечает за своих предков, так с какой ему стати принимать на себя честь или вину за то, что они совершили? Или же иметь изначальную репутацию, основанную на том факте, что ему выпало появиться на свет по ту или иную сторону какой-то воображаемой черты? Люди есть люди, черные, белые, желтые, коричневые. Вам либо нравится тот или иной человек, либо нет, и клочок земли, на котором он родился, не должен оказывать на это влияние. Но все же оказывает. Взять, к примеру, вас… Вы еще в глаза не видели Занзибара, но уже решили, что жители его — бедные, невежественные язычники, возможно, бесчестные и наверняка грязные, что им необходимо цивилизующее влияние замечательного белого человека. Я прав?
— Нет. Да… Но ведь известно же…
— Вижу, что прав. И почти любой белый человек на этом острове согласится с вами, хотя и пальцем не шевельнет для острова или его населения. Белые живут там лишь ради того, что могут приобрести для себя, для своей фирмы или своей страны. Однако это место, которое им кажется немногим лучше помойной ямы, старому султану Саиду представлялось земным раем. Он влюбился в него с первого взгляда, тосковал вдали, умер, стремясь вернуться туда и принял меры, чтобы его непременно похоронили там.
Голос капитана внезапно утратил насмешливость,
— Вы знали его?
— Да. Мне посчастливилось оказать ему услугу, и он никогда не забывал о ней. Это был поразительный человек, великий человек; трлько напрасно заключал соглашения с западными государствами. На Занзибаре сейчас много европейцев: торговцы, консулы, служащие консульств примерно полудюжины стран. И все до единого убеждены, подобно вам, что местное население может лишь извлечь пользу от соприкосновения с более высокой цивилизацией и должно взирать на них с восхищением и завистью.
— Но все же они — белые — несут блага цивилизации, — настаивала Геро. — Хотя бы являя собой пример.
Вы так полагаете? Они ведь приехали туда не миссионерами. Им нужна нажива. И, преследуя эту цель, все интригуют друг против друга с усердием и коварством, но при том дружно именуют туземцев отсталыми, безнравственными дикарями. Старый султан Саид не представлял, во что втягивается, когда стал подписывать соглашения с европейскими странами!
В том, что Геро прочла, почти не содержалось сведений о европейцах на султанской территории и причинах их пребывания там, но она вспомнила, что говорил ей юный Жюль Дюбель и, поддавшись внезапному порыву, спросила;
— Насколько я понимаю, нынешний султан, Маджид ибн… э… как там дальше? — не старший сын покойного?
— Маджид ибн Савд? Нет. Но старший из тех, кто родился на Занзибаре и остался в живых. Только оставаться в живых ему недолго, если в ближайшем будущем он не очнется и не перережет глотки кое-кому из родственников! Хотя, боюсь, этого от него не дождешься, он дружелюбный, покладистый человек — и тем хуже для него.
Теро нахмурилась и довольно резко попросила капитана знать меру шуткам.
— Я говорю совершенно серьезно. Жизнь на Востоке гораздо суровее, чем представляется вам, и те, кто хочет сохранить свой трон, вьшуждены убивать или быть убитыми. История семейства Маджида — одни сплошные убийства; и позвольте вам сказать, по арабским понятиям покладистость и неспособность убить соперника — существенный недостаток! Если у тебя не хватает духу убить того, кто мешает тебе завладеть чем-то, значит, ты этого не заслуживаешь. Султан Саид не зря носил прозвище «Оманский лев».
Капитан рассмеялся в осуждающее лицо Геро и сказал:
— Знаете, вы очень похожи на гувернантку. Или же на проповедницу, собравшуюся вещать об адском огне. Боюсь, восточные нравы окажутся для вас потрясением.
— Меня потрясают не восточные нравы, — ответила, девушка. — Естественно, я понимаю, что необразованные язычники должны отличаться от нас нравственными воззрениями. Но не могу понять белых, которые, судя по всему, одобряют их.
— Знаете, люди любого цвета кожи мало чем отличаются друг от друга. В лучшем случае, поведению «необразованных язычников» найдется больше оправданий. Новый султан во многих отношениях неплохой человек и лично мне нравится. Но он слаб, а это чревато бедой: тем более, что ваша глупенькая кузина с приятельницами стала вмешиваться в дворцовую политику.