Пассат
Шрифт:
Бейт-эль-Мотони был любимым дворцом ее отца. Он стоит вдалеке от шума, вони и суеты города, в окружении пальм, зеленых рощ и садов с цветниками, высокий, беспорядочный, многоэтажный. Его обращенные к морю окна ловят сильное, прохладное дыхание пассатов. В красочных, шумных комнатах жило дружно и согласно множество сарари, окруженных детьми, служанками, рабынями, евнухами, а всеми правила единственная законная жена султана, бездетная, безобразная, властная сеида Аззебинти-сейф.
Пока старшие шили и сплетничали, навещали друг друга или проводили долгие часы в банях, дети учились читать и писать, ездить верхом на
Жизнь на женской половине Мотони шла весело, беззаботно, роскошно, и не было нужды строить планы на будущее. Долгие солнечные дни с непременными пятью намазами, предписанными Священной Книгой, текли заведенным порядком, создающим приятное ощущение безопасности и постоянства. Салме даже не приходило в голову, что этот порядок может быть когда-то нарушен. Но все же это произошло. До Занзибара дошли тревожные вести о беспорядках в далеком Омане, и султан Саид с несколькими сыновьями и громадной свитой придворных, слуг и рабов отплыл в Маскат — столицу Омана, важнейшее из его владений.
Это было началом конца, и Салме поняла, что при звуке выстрела она всегда будет вспоминать прощальный салют величественным кораблям, медленно проплывающим мимо Мотони. Женщины с детьми толпились на берегу, махали руками, плакали, молились о благополучном возвращении султана. Без него большой дворец стал казаться пустым, заброшенным, словно из него вынули сердце.
Ее брат Баргаш уплыл с отцом, но принцы Халид и Маджид остались. Халиду, как старшему из родившихся на Занзибаре сыновей, предстояло в отсутствие отца править островом, Маджид следовал по старшинству за ним. А поскольку сеида Аззе уже умерла, султан отдал власть над своими женщинами и дворцами Чоле, любимой и самой красивой дочери.
После отплытия султана дни уже не были счастливыми. Красавица Чоле, несмотря на самые благие намерения, все же вызывала зависть и возмущение у менее любимых женщин, поэтому ссоры и разногласия стали прискорбно частыми. С другой стороны, Халид был чрезмерно строг, и однажды это едва не привело к трагедии. В одном из дворцов случился пожар, и женщины, крича и пытаясь выбежать, обнаружили, что Халид велел запереть все ворота и приказал страже никого не выпускать из опасения, что простые люди увидят лица женщин султана.
Мало кто по тем или другим причинам не молился о благополучном и скором возвращении султана Саида. Однако недели складывались в месяцы, месяцы в годы, вести из Омана приходили только недобрые, о возвращении Саида не было слышно. Халид заболел, умер, и Маджид — добродушный, беспечный, беспутный и малодушный — стал вместо него правителем и наследником султанского трона.
Саид не собирался уезжать надолго, он любил Занзибар и уютно там себя чувствовал. Однако проблемы родины, сорвавшие его с зеленого, благодатного острова, не давали ему покинуть бесплодные пески и суровые скалы Аравии. Давние враги, персы, на суше разгромили армию его старшего сына, Тувани, рассеяли флот, которым султан сам намеревался блокировать их с моря; британцы отвергли его просьбу о помощи, и султану осталось лишь принять суровые условия, навязанные победителями. Надломленный, униженный Саид наконец собрался в обратный
Вероятно, он понимал, что может не достичь своего любимого острова, больше не увидеть Мотони, синих волн, разбивающихся белой пеной о коралловый берег, и пальм, гнущихся под пассатом. Может, чувствовал себя старым, усталым, лишенным иллюзий — и сломленным. Так или иначе, к удивлению и тревоге свиты, он взял на борт достаточно досок, чтобы сколотить гроб, и отдал строгий приказ — если в плавании кто умрет, тело не опускать по обычаю в море, а набальзамировать, доставить на Занзибар и похоронить там. Большие дау вышли из Маската и обратили резные, раскрашенные носы к югу, а пять недель спустя команда рыболовного судна, забрасывающая сети у Сейшельских островов, заметила корабли султана и понеслась под всеми парусами на Занзибар с радостной вестью, что Оманский Лев возвращается Домой.
Салме иногда казалось, что она вновь ощушаст на шеках тот ветер, вдыхает аромат тех цветов — приветственных гирлянд, сплетенных при вести о приближении кораблей ее отца. Дворцы были убраны и разукрашены, приготовлен пир, густые запахи стряпни мешались с головокружительным ароматом цветов и сильных благовоний из мускуса, сандалового и розового масла, впитавшихся в шелковые одеяния женщин. Как они смеялись и пели, надевая свои лучшие одежды и самые прекрасные драгоценности, как спешили в сад, выходили на берег, глядели во все глаза на море и ждали., ждали…
Маджид отправил на двух маленьких судах свою свиту встречать отца, сказав, что вернутся они еще до заката, а потом начнутся музыка, веселье и большой пир Однако напряженный день клонился к вечеру, а ждущие все еще не видели парусов. Когда стемнело, вдоль берега засветились фонари, замерцали огни на всех городских балконах и крышах, где толпились люди, стремящиеся увидеть своего повелителя, хотя уже похолодало, и дул резкий ветер. В ту ночь на Занзибаре никто не спал, когда рассвело, люди, молчаливые и замерзшие, все еще ждали, не сводя глаз с моря; небо, наконец, посветлело, и солнце, выйдя из-за колышущегося горизонта, заблистало золотом на парусах…
При воспоминании о том утре в ушах Салме вновь зазвучал радостный крик, вырвавшийся из множества глоток и перешедший в протяжный, безутешный, горестный вопль, когда флот приблизился, и стало видно, что на каждой дау свисает траурный флаг.
Не дано было Саиду увидеть вновь свой зеленый, пряна пахнущий остров. В тот час, когда рыбаки у Сейшел завидели его корабли, султан Саид, имам Омана и султан Занзибара скончался. Тело его омыли и завернули в саван, а после того, как над ним прочли молитвы, Баргаш уложил покойника в гроб из досок, взятых на борт в Маскате, и поспешил покинуть корабль до появления Маджида. Гроб он взял с собой и ночью тайно зарыл неподалеку от могилы своего брата Халида, умершего правителя.
Баргаш, думала Салме, всегда хотел стать султаном Занзибара и, узнав о смерти Халида, очевидно, счел ее Перстом Судьбы, так как не питал к доброму, слабому Маджиду ничего, кроме презрения, и не видел в нем серьезного препятствия на пути к заветной цели. Но Маджид обладал преимуществом старшинства, поэтому вожди, старейшины и британцы поддержали его притязания. Теперь вместо отца правил он, а Баргашу приходилось довольствоваться положением законного наследника. Но когда Баргаш бывал доволен не самым лучшим?