Пастух медведей

Белянин Андрей Олегович

* * *

Исключение случайностей есть триумф закономерностей, Вот и в наших отношениях прекратилась кутерьма. Мы смогли классифицировать и принять систему ценностей. Как приятны рассуждения не от чувств, а от ума! Я стараюсь думать правильней, ставить мысль математически В схему строгую и точную заключая образ твой. Постигая грани логики, я почти готов психически К абсолютному владению мозгом, сердцем и судьбой. Мне теперь ужасно нравятся алгоритм, цифры, кубики, А ведь было, геометрия — вызывала дикий страх. Нет, я больше ее доверчивый, романтический и глупенький. Я холодный и расчетливый и умнею на глазах. Все торжественные вывихи, идиотские нелепости, Всяческие чувства-бантики и душевную печаль Положу в хороший ящичек, даже завяжу для крепости Я же приложу старания все исполнить, как сказал: Просто стать недосягаемым ни для сплетни, ни для критики. Идеал, язви вас за ногу! Несомненный идеал! Мысль довел

до безобразия, до абсурда, до нелепости, Навсегда уже избавленный от любых житейских туч. Словно в одиночной камере затворясь в себе, как в крепости, Запираю двери намертво и проглатываю ключ…

* * *

Капля за каплей стекает в море. Как солёные слёзы, стуча по крыше… Это даже ее дождь — проливное горе… Это небо плачет, а не я, слышишь! Просто вечер презрительный, как наложница, Хлещет улицы с мокрыми щеками. Вечный город зазубренными ножницами Режет лист с отверженными стихами. Чернота вокзальная, запах серы, Ожидание боли в сведённых пальцах… Может, стать просветителем новой веры В то, что ночь предназначат для скитальцев?! Что молиться бессмысленно? Грех желанья Отрицает любое участье Бога. Что не вехами меряют расстоянья, А началом пути и его итогом? Не понять самому себя. Наверно, Я уже устал отрицать ненастье… Если наша любовь — это блуд и скверна, То другие, конечно, достойны счастья. Пусть хоть им, прекрасным и вдохновенным, Не приснится дождь в канонаде скерцо, Где осколок боли ползет по венам, Торопясь коснуться слепого сердца…

* * *

Я ненавижу этот дом. В нём нет тебя. Здесь только вечность, Отчаянье и бесконечность, Как жизнь с поломанным крылом. Уныло давит пустота, По нервам бьющая упрямо… Могильный крест оконной рамы Готов к распятию Христа. Здесь пол скрипит не от шагов. Трибунами нависли стены, Где всё похоже на арену Для вечной гибели быков. Здесь нимб, взойдя над синевой, Тускнеет, как цветок распада… Змеиный поцелуй эспады Предвосхищая всей спиной Я падаю. Лицом в ладони. Успев понять, забыв простить И связывая в узел нить Судьбы, курящей на балконе. А что нам дом? Он лишь вершит Указанные приговоры. И зря кричит усталый ворон Моей обугленной души…

* * *

Между нами невеликая разница — Ты на этом, я на том краю пропасти… К нам обоим рифмы строк ластятся В шаловливой и шалеющей робости. Мы слова не произносим — бессмысленно, А молчание опаснее золота. Тает осень календарными числами… Бьют часы по сновидениям молотом… Рассыпаются забытые образы… Образа со стен манят в непорочное… Отхлебнём ромашковый сок росы, Чтоб все встречи завершать многоточием. В чистом небе облака ждут ступенями, Словно к Господу пречистая лестница… Полустертыми коснуться коленями Исцеляющего холода месяца. Забывая слог утерянной нации В пятом томике пророчеств Губанова… Вот, снегами облетели акации, — Лепестки уже не клеятся заново. В одиночку не придет покаяться, Вскинув крылья хладнокровным движением, Но вдвоем мы на мгновение справимся С всеобъемлющим земным притяжением, А потом и наши душе свободные Вспыхнут в синь и воспарят с херувимами! Что бы ни было — всё Богу угодно ли? Не смотри на дно.. Не надо… Любимая…

* * *

Избегая встречаться взглядом — глаза в глаза Разведенные, как в Петербурге мосты. Если я — против, то ты — за, Или иначе, и против — ты… Если я — кровля, то ты — венец. Бывает по-разному, но в основном, Если я — начало, то ты — конец. Если ты — море, то я — дно… Если я — вечер, то ты — день… Говорю о себе, словно я предмет? Я отбрасываю тебя, как тень, И хочу уйти, и спасенья нет. Сам себя порой умоляю — встань! Повернись лицом! Неплохая мысль… Я — мужское, ты — женское. Инь — Янь. Если это вечно, то где смысл? Умиляясь нелепости всех обид, Но никто не помнит, сколько их есть… Убеждение — тот, другой, не простит… Вызывает жалостливую месть. Вечно разные… Я — камень, ты — снег… Ввек единые! Я — небо, ты — стон… Посторонний поморщится человек И сотрет настоящее, как сон. Я хотел бы подправить скупой сюжет, Изменить героев, спасти финал. Прикоснусь к микрофону, но звука нет, И безмолвно скалится полный зал.

* * *

На

гребне выцветшего дня, Сбежав из бытового рая, Ты поцелуешь грудь огня, Того костра, где я сгораю. Лаская сладостную боль, Подняв бокал с искристой пеной, Морская бешеная соль Шершаво ластится к колену. Но сквозь желанье и испуг, Увидев истинного бога, Ты поддаешься зову рук И ждешь меня, как ждут итога! Ты цедишь вечер сквозь стекло, Ведешь пустые разговоры, Они плодятся и назло Легко перетекают в ссоры. Здесь нет меня. И пламя вверх Возносит то, что было мною. Какой-то полоумный стерх Сзывает нечисть к звездопою. Реальность вымерших химер Тебе царапает затылок, А с полки падает Бодлер, Шурша страницами бескрыло. Ах, эта бренность на слуху… Поднимешь книгу и застыло Прочтешь случайную строку О том, что ты меня — любила

* * *

Вновь за окном акварельным пятном Осень, Где медный клён швыряет на землю латы. Мы друг у друга уже ничего не просим, Медленно пряча остынувших встреч заплаты. Небо прострочено птицами чёрной строчкой, Парят в небесах лоскутья былого лета. Глаза становятся лишь пустой оболочкой Души, от которой нельзя получить ответа. Любимые руки ласкают всё ту же книгу, А взгляд устремлён в какую-то даль, вне текста. Ты словно гадаешь над ребусом или интригой, Мгновенно меняя события, век и место. Я давлю рёбра тюбикам с разной краской, Ищу на палитре эквивалент поцелуя. Он будет такой же цветной, яркий и страстный. Легко умереть от счастья, его рисуя! Воткнуть своё сердце в раму, как это мило… А стены сжимают плечи, и давит крыша. О, если неспешно припомнить всё то, что было, То хочется выть и просить наказанья свыше. Вот месяца нож взлетает движеньем плавным, А строчки сжигают лист, все ближе и ближе, И муза стучится в створки души, как в ставни, В надежде, что если не пустят, то хоть услышат…

* * *

Сколько бога ни просили — Наказанье выше силы, Но восходит, как мессия, Спас Кровавый над Россией. Пой, казак! И ногу в стремя… В память тех, кто был с тобою. Тех, кого крестило время Плахой, плетью и петлею. Плачь, казак! Иные кони Унесут нас против воли, Вдаль по линиям ладони, В мир без зависти и боли. Пей, казак! У колоколен Негде грешным притулиться, Чтобы в черном русском поле Хоть на миг тоской забыться… И услышать перезвоны До того, как станут пылью Золоченые погоны На архангеловых крыльях…

ЭЛЕГИЯ

По коням, по коням, по коням! Из ножен клинки и вперед. Атака не знает покоя, И кони распластаны влет. Покуда стальное оружье От крови не станет теплей. Вперед под гвардейские ружья И лающий рев батарей. Всё ближе дыхание смерти Судьба или есть, или нет? И пуля, летящая в сердце, Всего лишь сорвет эполет. Полощутся флаги двух армий, Вздымая кровавую пыль, Ложатся французские парни В просоленный русский ковыль. Шрапнелью очертит упрямо Короткий наш путь на земле, Чуть всхлипнет прощальное «мама» Хорунжий, качнувшись в седле. И память настырная стонет, И в небе лазурном с утра Огромные белые кони И бурки и кивера…

* * *

Берегись, боярин… Наступает ночь, И закат коварен, И коням невмочь. У твоей зазнобы Чёрная коса, В синеве сугробов Тают голоса… В необъятной дали Сыплет снег, кружа, Тень цыганской шали Прячет сталь ножа! Берегись, боярин,— Знать, не в добрый час Приголубил парень Пламя тёмный глаз. И в краю разбойном В век лихих годин — Ты какой ни воин, А всего один… Колея разбита, Стылый ветер груб… Где найдёшь защиту От продажных губ? Берегись, боярин! Бог тебя прости, Но в хмельном угаре Не найти пути. На откосе первом Сбросят сани грузи Вот и вышел червой Твой крестовый туз. Если хватит силы — Доползи на свет. Тьма над всей Россией Сотню долгих лет…