Пастух медведей

Белянин Андрей Олегович

* * *

Ты вновь уходишь в страну без ветра. Я разбираю неровный почерк… Как безоглядно и беспросветно Скулят у входа замерзшие строчки… В этой стране все не так. Иначе Дышат деревья и плачут кони, Кот подбирается на карачках К осоловевшей в дугу вороне. Там стрелки часов, сойдясь на волос, Скрестили клинки, как лихие князья. Все ваши заповеди воют в голос: «Нет!» — а если и есть — «Нельзя!» Там падают с крыш оловянные капли, И жидкий свинец выпивается махом! Там меч самурая со знаком цапли Питается чисто животным страхом. Азотная горечь слезы мужчины Здесь служит для гравировки стали. Шуты и герои, сменив личины, Упьются в монмартровском квартале. Зеленое солнце взлетит к зениту, Где Фэб лучами бьет мимо цели… Как ненавязчиво полуоткрыты И губы женщин, и двери борделей. Я в эту страну ухожу с закатом, Ища тебя по ночной прохладе… Мне что-то шепчет гитара

с бантом О дробном стуке костяшек сзади. О том, что ночью стреляют в спину, Что тело мое украдут наяды… А если пахнет вино маслиной, То так отбивается привкус яда. Но в этой стране между двоеточий Всегда есть место — оттиснуть палец! И только здесь престарелый кормчий Наводит на воду зеркальный глянец. На хрупких гранях цветка и праха Сойдутся на крест и быль и небыль… А в звездной патоке тень Аллаха Покажется светлой дорогой в небо! Здесь нет запретов, как нет законов. Воздушные поцелуи теплы на ощупь. Здесь на плечи мои, словно два погона, Легли твои руки и… гаркнула площадь Восторженно троекратным «Да здравствует!». О, нас здесь любят и благословляют, В моей стране — мы доныне царствуем, Нас балует пламя и море качает. Вольготно бродить по ладоням Вечности Своих же загадок, своих же ответов… Свеча слезливая — нам не советчица, А напоминание о греховности лета. Но жизнь продуманна и случайна, Что ж, нас в нее окунули заживо… На чуждых пальцах — осколки тайны. Не надо лезть. И не надо спрашивать…

* * *

Для графини травили волка. Его поступь была легка… Полированная двустволка, Как восторженная строка! Он был вольный и одинокий. На виду или на слуху. Стрекотали про смерть сороки Беспардонную чепуху. Упоенно рычала свора, Егеря поднимали плеть, — Все искали, где тот, который Призван выйти и умереть? Нет, любимая… Даже в мыслях Я не буду ничей холоп. Я уже не подам под выстрел Свой упрямый, звериный лоб. И моя негустая шкура Не украсит ничей камин. Пуля — дура. Конечно, дура… Только в поле и я — один… Все бело, и борзые стелят Над равниной беззвучный бег. Эх, дожить бы хоть до апреля — Поглядеть, как растает снег… Как по небу скользят беспечно Облака до краев земли… И влюбиться в тебя навечно, За секунду до крика: «Пли!!!»

* * *

За минуту до разлуки Ты спешишь замедлить шаг И заламываешь руки, Что-то тихо ворожа… Ты прекрасная актриса, В шуме рамповых чудес Наши яркие репризы Отмечают скромность пьес. Вот вокзал. Лениво стрелки Расчленяют циферблат. Чувства скупы. Дождик мелкий. Можно отступить назад. Дом. Квартира. Утро. Рано… Душ сродство. Взаимный такт. Страсть в безбрежности дивана. Затянувшийся антракт. Ты смеешься, ты сгораешь, Плачешь, мечешься, поешь… Ты уже не замечаешь — Где играешь, где живешь? Слово классике! Из Блока В меру выспренний стишок… Ты со всеми так жестока? Я со всеми так смешон?! Критик в действо не влезает, Молчаливо кофе пьет. Как упрямо не стреляет Бутафорское ружье… Но к финальным песнопеньям Празднуя толпы экстаз — Ты убьешь меня на сцене В первый и последний раз…

* * *

Мой прекрасный палач… Я сейчас непослушная жертва, Никакими тисками нельзя удержать мою страсть. Пусть безносая Смерть направляет горячее жерло, — Есть другая и более, более высшая власть! Мой прекрасный палач… Что вы можете взять, кроме боли? Изощренности женщин еще не положен порог… Мерно капает кровь, но поверьте, что будь в моей воле, Я бы сам вам помог, сунув ногу в «испанский сапог». Мой прекрасный палач… Ваши сладостно-нежные руки Остужают огонь. Я готов на все это, но лишь… Невозможно так долго кричать от тоски и разлуки, Ожидая разрыва горящих страданием мышц. Мой прекрасный палач… Моя вера, любовь и надежда. Почему нам четыре коротких, обрывочных дня Отпустила судьба? Если кожа ползет, как одежда, Вниз с ободранных плеч и вконец обнажает меня… Мой прекрасный палач… Обозначив закат на рассвете, Мне осталось недолго в мучительном свете бродить. Головою отрубленной, падая, сладко отметить Роковой поцелуй на твоей вдохновенной груди…

* * *

«Боже, боже, боже, боже! Я люблю, а он не любит…» Как твои стихи похожи На распахнутые губы. На песочные галеты, На случайные снежинки, На вопросы без ответа, На ответы без ошибки… Все так хрупко и непрочно, Но с наивностью ребенка Ты спешишь погладить строчку, Как заблудшего котенка. Ты не думаешь о стиле, Стихотворческом законе, — Словно голуби, кормились Рифмы у тебя с ладони. Быт жестокосердно-скучен. Ты живешь с открытой дверцей. Каждый может плюнуть в душу, Протереть и оглядеться, Медленно

поправить шляпу, Уходя к своей машине. Вот уже стекают на пол Неприступные вершины… В ритме стрессов и коммерций Сколько стоит вдохновенье? Исцарапанное сердце Словно вздох стихотворенья. Разноцветный кубик-рубик, Искры прошлого тревожа: «Я люблю, а он не любит! Боже, боже, боже, боже…»

* * *

Начало холодов. Тугой, ранимый ветер, Как лезвие скользит, а шея так бела… Ты кутаешься в шарф, ты говоришь о лете, А под ногою хруст декабрьского стекла. О, этот первый лед… Невыносимый символ Сердец или дверей, предместий или чувств — Из колоннады лет неровным снегом выпал, Оставив на губах солоноватый вкус… Меняются вблизи поступки и деревья — От неприступных фраз, до непрозрачных крон. Белеет на холстах рубцовская деревня, И капает с небес покровный перезвон. Любимая, прости… Граненые метели, Напав исподтишка, бьют в спину, не дыша. Ты не придешь во сне, чтобы согреть в постели, И мечется в душе косая сталь ножа… Измерим пустоту в хрустальном дне бокала. Заблудшие стихи загоним в стойло книг. Друг друга помянув в старинных мадригалах, Серебряным кольцом оттиснем каждый миг. Прими случайный взгляд с отравленной картины, По буквам спой судьбу, и, комкая листок, Твой черно-белый шарф на шее Коломбины Затянут в узелок, последний узелок…

* * *

Любимая, мне плохо без тебя… Мне холодно и ветрено, и страшно. По половицам, жалобно скрипя, Проходит сиротливо день вчерашний, Лелея пожелтевшие листы Сентябрьского клена на ладони. Качает память невские мосты, Где злобно пляшут клодовские кони, Роняя пену с бронзовых удил На грудь слепому яростному галлу. Где черный ангел гордо-легкокрыл, Но навсегда привязан к пьедесталу. Сковал гранит свинец угрюмых вод, И тучи повторяются по кругу… Любимая, уже который год Бредем в опасной близости друг к другу. Мы — дети, заплутавшие в бору. Наш путь завален жесткими снегами. Мы зажигаем спички на ветру, Но как мгновенно умирает пламя… И кажется вот-вот за горизонт, Приглаживая крылышки украдкой, Зареванная Муза уведет Хромающую, белую лошадку…

* * *

Храм мой — тело твое белое… Вольно трактуя строку Писания, — Господи, что я с собою делаю В явном соблазне непонимания… Читаю ладони твои, как Библию, Вглядываясь в каждую черточку пристально, Иду Израилем, прохожу Ливию, Возвращаюсь в Россию жадно, мысленно… Лбом запыленным коснусь коленей: Так, припадая к порогу церковному, Раненый воин, бредущий из плена, Спешит к высокому и безусловному Слову; Наполненные смирением, Рвутся цветы из под снежной скатерти, Или осенних лесов горение Огненной лавой стекает к паперти. Плечи твои… Не на них ли держится Весь этот свод, изукрашенный фресками? — Не Богоматерь, не Самодержица, Не Баба степная с чертами резкими… Не нахожу для тебя сравнения. Сладко притронуться, как к святыне… В каждой молитве — благодарение Древне-возвышенной латыни! Дай мне войти, позабыв уклончивость Пришлых законов. Взгляни на шрамы. Время любого бессилия кончилось. Нужно держаться легко и прямо. Храм мой — прими меня сирого, серого… Не с плюсом, минусом — со знаком равенства. Губ твоих горних коснуться с верою И причаститься Святыми Таинствами

ПОЗДНИЕ ВСТРЕЧИ (2001)

* * *

Твой подарок — на руке Ободок степного солнца. Мир, сбегающий к реке, Оборвался у оконца… Нет, вагонное стекло, В кандалах оконной рамы, Равнодушно отсекло Город, детство, сына, маму… Мне не слышно ваших слез. Только грустные улыбки Говорят, что все всерьез — От судьбы и до ошибки. Все! Разрублены узлы… У взбесившейся эпохи Очертанья скулы злы И напряжены при вдохе. Выдохну… Толкну в плечо Ослепленный рок событий. На мгновенье отвлечет Путь, расчерченный на нити, На две узких полосы, Где безвольно каплют звуки… …Многоточием часы Разбавляют век разлуки.

* * *

Девочка глядит из окошка — За окошком едет рыцарь на кошке. Или, может быть, на медведе… Непонятно — куда он едет? Может, хочет спеть серенаду О любви с каштановым взглядом И кудрями спелого лета? Рыцари — такие поэты… Если даже ловят дракона, Говорят с ним о красе небосклона, И загадывают гаду загадки, И играют, простодушные, в прятки. А потом они дерутся, недолго. У драконов велико чувство долга. И кончается весь бой — отпираньем Душ, и дружбой, и взаимным братаньем. …Смотрит девочка в окно на балконе, — Едет рыцарь на крылатом драконе. Тихо плачет позабытая кошка. Все красиво… только грустно… немножко…