Пастух медведей

Белянин Андрей Олегович

* * *

Привет тебе, Телефонный Бог! Спасибо за все, что старался сделать. Ты наши души верстал несмело, Соединяя, что только мог. Усиливал голос, как мегафон, И каждое слово гремело медью, А в трубке мраморный перезвон Изящно стирал голоса соседей. Ты, все понимая, пытался снять Окалину нервов с пустого слуха… И круглой ладони твоей печать Так ласково грела больное ухо. Я весь был болен. Я бредил ей, Дышал ее именем в тьму мембраны. Я тайный номер хранил во сне, Как правоверный строку Корана. Как бард — гитару, как маг — число, Как червь музейный свои эмали… И мне хватало десятка слов, А телефон довершал детали. Вдруг добавляя интимный треск И резонанс на ведущих фразах, Или шумя, словно хвойный лес, Или шепча, словно вздох экстаза. Это другие кричали: «Ах! Требуем

права, суда, огласки!» А ты раскладывал в проводках Нашей любви золотые сказки. У всех романов один итог — Очень счастливый! Очень либо… Плачет в углу Телефонный Бог. Он тоже не верит в мое «спасибо»…

* * *

Сердце находится в клетке тела. Тело — в доспехах джинсовой ткани. На фоне стены, крашенной мелом, Не пляшут в белом никакие цыгане. И на Босфоре я тоже не был, Так что сама все о нем придумай. Каплей молочной, краюхой хлеба И облаков номинальной суммой Выражен круг основных стремлений Или потребностей. Мне так нужно… Синие лапы кремлевских елей Напоминают, что будет вьюжно. И что за нами придут когда-то, Как неподкупные конвоиры, — Наших несбывшихся встреч солдаты, Гордые, словно обломки лиры. Скрутят нам локти чужой дорогой, А несложившеюся любовью Мягко завяжут глаза… И вздрогнет Истинный мир, обливаясь кровью! С первого залпа. Второй не нужен. Все это было, но так нелепо… И вознесутся несмело души В вечную пропасть Седьмого неба!

* * *

Поздно. Все раздавлено этим словом. Звездно… Просто полночь ползет над склоном. Тише — Старый город пришел за данью. Слышишь, Это кто-то поет над нами. Свечи Я сегодня поставлю в церкви… Встречи Забываются, но не меркнут. Длится Вечность быта, как жанр искусства. Лица Устремленно играют в чувства. Стены — Исцарапанные укрытья… Вены Сами выберут время вскрытья. Плохо… В сердце привкус кола осины, Вдоха Нерожденного тобой сына…

* * *

Я вор… Я краду твои мысли и сны. Краду твои взгляды, улыбки и слезы. В слепой канонаде случайной весны Нелепо грохочут апрельские грозы. Отмотанный срок, от звонка до звонка, И новая кража, как новая веха… Но цепью наручников бьется строка В завистливых плитах соседского смеха. Чахоточный лик бледно-желтой луны Порезан, как свадебный торт, на квадраты Решеткой окна, и скользит вдоль стены Приблудный рассвет без вины виноватый. Дрожит тишина. Изменение сфер Всегда впечатлительней в замкнутом кубе, Где смотрит в глазок чуть хмельной Люцифер, И стрелки часы не считают, а рубят. Где песни о воле, а ворон кружит И здесь над моей головой, потому что — Ты так далека… и рукой непослушной Наколото имя тюремною тушью На створках святой, неподсудной души…

* * *

Минотавр топчет звезды… Геи молоко разлито. Ночь темна. Наверно, поздно Ощущать себя разбитым, Если и хрусталь небесный Уступает грубой силе. Мне сегодня стало тесно В этом доме. Или — или? Или мы совсем не звезды И умрем не так красиво… Может, тихо, может, грозно, Может, даже агрессивно. Или — звезды?! Это значит, С неба падая упрямо, Мы летим туда, где плачут Дети, брошенные мамой. Загадайте пожеланье — Мы замедлим ритм паденья, До последнего свиданья Будет целое мгновенье. Все исполнится, поверьте… Только нам, судьбой забытым, — Тихий хруст зеркальной смерти Под раздвоенным копытом.

* * *

В слепом горниле медных труб, В горячке быта и страстей — Я помню лишь касанье губ, И то на миг… а дальше тень. А дальше дикая тоска, Тупая боль, желанье выть… И холод дула у виска, Как невозможность изменить Узор давно ушедших лет. Я не жалею ни о чем, А твой раскованный портрет Слепит оранжевым плечом. Твой образ в раме. Глупо ждать Ответа с плоскости холста, Где авангардная печать Сковала горькие уста. Каких еще цитат и слов Нам может выбросить во сне? Нас просто снегом занесло, Но все оттает по весне… Но все вернется на круги В высотах гор, в глубинах шахт, Где неумеренность строки Решилась

на последний шаг. Полузабытый континент, Судьбы священное число… И все, что ты считала «не…», — Произошло!

* * *

Кареглазая моя праведница, Девочка-синичка… От разлуки не сразу старятся, И отлично… Тебе нравится быть жертвою? Все — впустую… Я тебе эту Осень жертвую, Влажную и золотую! Принимаешь подарок царственный, Твой и только… А ветра поминают дарственную Листьев болью… Зайчик солнечный серьги трогает — Брысь, лукавый! Все от полночи до полудня — Нам по праву. Вот восток заалел и пенится Рваной раною… Ничего уже не изменится, Не станет заново. Бесполезно гонять строку, Словно рекрута… От тебя никуда я не убегу, Мне — некуда. От былого не отрекусь, Бессмысленно… За окошком такая грусть — Не-мыс-ли-ма-я! Что ж, тебя-то я развязал, Праведная… Смотришь Господу прямо в глаза, Все ли правильно? Все, любимая, все. Пора… Между всхрапами Вниз, с ладони топора, счастье каплями…

* * *

Бывает так, что путь нелеп и труден… Из облаков, от неба отошедших, Мы падаем на эту землю — люди Из рода приходящих и ушедших. Мы можем петь и улыбаться смерти, Но никому не расстилаться в ноги. Умеем драться, как морские черти, И защищать ромашку у дороги. Когда к стихам примешивая крики, Мы небо держим или пламя гасим, — Мы не двуличны, мы, скорей, трехлики И очень цельны в каждой ипостаси. Порой бедны, порой богаты словом… К ногам танцовщиц расшвыряв монеты, Мы принимаем все, что безусловно, И понимаем все, что безответно. Нам нет прощенья — мы его не ищем. Нам нет награды — мы ее не просим. Но нам, как сон, дарована Всевышним Волшебная, таинственная осень! Поэзия от жалости устала. Весна — наивна, утомленно лето… Прильнем к сиянью царского бокала С сентябрьским возвышенным рассветом! Нам даровали осень — наше время. Эпоху менестрелей и сонетов, Людей, лампадой делающих стремя И чувствующих грани тьмы и света. Первопроходцев, всадников, поэтов, Упавших с неба на песок арены, Где в поисках единого ответа Ломавших жизнь, как мирозданья стены. А люди, нас сочтя за сумасшедших, В слепой борьбе за собственное счастье, Не забывая плакать об ушедших — Не торопясь стреляют в приходящих!

* * *

Опять звонят колокола… Не слишком рано? Оборвана струна, и даже не смешно… А время бередит затянутые раны И, выливаясь в мир, спешит упасть на дно. Белеют в небесах осколки крыл лебяжьих, По перышку разнес случайный выстрел их. Колеблются вдали все оттиски пейзажа В оттенках городских субботних выходных… Разложенный пасьянс не сходится упрямо… И у аптеки вновь зажгутся фонари, И снова будет ночь, и снова будет драма, Пусть не на целый свет, так у меня внутри. По стопкам разложив былые акварели, Я вспомню имена и подведу итог Растянутых страниц, неблагозвучных трелей, Поднадоевших рифм, высокопарных строк. Пытаясь миновать пороги и овраги, Вновь совершу один из бытовых грехов. Оставив на столе лист глянцевой бумаги И проведя всю жизнь в предчувствии стихов!

* * *

В околесице событий, в бешеном вращенье буден, В ритме встреч и расставаний, в сутолоке очередей Вновь мелькают торопливо ноги, спины, лица, груди — Все в частичном варианте, как осколки от людей. Словно зеркало большое, отражавшее реальность, Разлетелось на мильоны искривлений, капель, снов. И в осколках преломившись, серединой стала крайность, И послышалась кантата в хороводе странных слов. «Ты пришел сюда незрячим, ветер шил тебе одежды… Все твое существованье означало плоть и тлен! Но, взвалив себе на плечи непосильные надежды, Ты ломал границы знаний и шатал фундамент стен. И тебе дарила вечность два крыла, как смену суток. День и ночь, огонь и воду, жар и холод, тьму и свет, Предначертанный веками путь сомнения и шуток, Отрицанье общих мыслей и в один конец билет. Хрупкий шаг канатоходца между двух великих истин: Рухнуть вправо или влево — выбор, в общем, невелик. Балансируя руками, ты пришел к простейшей мысли, Что канат, похоже, режут, и остался только миг. Миг на лезвии, на грани, на вершине исступленья, Где седая пыль Вселенной начинает круговерть. Миг последнего причастья и светлей, и вдохновенней — Тех нелепейших понятий, что зовутся жизнь и смерть…» Мерно тек поток прохожих мимо стекол ресторана, И никто уже не думал об утерянных стихах. Голос смолк, и только звуки вознесенного органа Отражались в недалеких, в предгрозовых, облаках…