Пастух медведей

Белянин Андрей Олегович

* * *

И. С.

Мы живем в едином мире. Дышим космосом и дымом. Отражаем вкус предметов в общепризнанных стихах. Посвящаем их Вселенной, или ветреным любимым, Или каемся прилюдно в неосмысленных грехах. Делаем дворцы и горы из песка, золы и пыли. Стоит только дунуть ветру, — мы изменим весь сюжет. Но незыблем лишь фундамент, кони загнанные, в мыле, Перевернутый на рифах, нами брошенный корвет… Здесь наступит разделенье. Я останусь — капитаном, Не оставив свой корабль на возвышенную смерть. Ты — настроишься на вечность и расчертишь пентаграммы, Пробуя осколком рифмы — неба пламенную твердь. А потом навеешь вечер, дальше — ночь. И я увижу Дом, который ныне — пепел. Мир, который — позабыл… Красно-синий флаг с драконом голубей на белой крыше, В золоченом божьем храме обращенье горних крыл. Склеп, цветы в высоких вазах, позабытые могилы, Прадед мой, что в те столетья был шальным

и молодым. Только стрелки циферблата продвигаются уныло, Но я помню, что когда-то был прощен и… нелюбим. А теперь, рассыпав время и блуждая наудачу, От строфы к стихотворенью предваряя ритмов строй, Мы идем к одной вершине — это что-нибудь, да значит! Каждый движется своею, непроторенной тропой. Не попутчик, не конвойный… Все порой куда как строже. Разность и еще раз разность… Кто же знает почему? Мы живем в едином мире, но не приведи нам боже, Вдруг достигнуть той вершины и остаться одному!

* * *

Осень… Грустное соседство Старых писем, прошлых снов. Уплывает наше детство В дымке дальних берегов. Снились мальчикам гусары, Пробок пьяная пальба, И металась вдоль гитары Ошалелая судьба. Что нашли и что искали Строго в рифму, точно в такт? Отшумели, отплясали, отыграли Первый акт. Визы, планы, перемены, С каждым днем слабее боль. Кто теперь поставит сцену? Кто теперь напишет роль? Дуэлянты подустали, Помирились не спеша, И взошла на лунной стали Опаленная душа. Как же мы, не зная меры, Словно с царского плеча, Годы, строки и химеры Раздарили сгоряча? Что оставим у истоков В день, когда услышим вновь Гордый тон своих высоких Ненаписанных стихов…

* * *

Я могу не говорить ничего… Отшумела песен пьяная рать. В светло-розовом сиянье снегов, Оказалось, так легко умирать… Как бродить босым в пуху облаков, Как расти с травой, по пояс в росе, Как прислушиваться к ритму шагов На бетонной, неживой полосе. Бросит карты мне цыганская дочь… Выйдут черви и безногий валет. Потому что за ушедшую ночь Ни прощенья, ни раскаянья нет… Если снова запечатан конверт, В воске оттиск золотого рубля, И распятый холст прилег на мольберт В ожидании касанья угля. Как причастье перед выходом в свет — Аверс, реверс… Возлюби эти лбы! Нет клиентов, покупателей нет. Мерно катится монетка судьбы…

* * *

То ли стон, то ль зарево над землей, Стадом перепуганным облака. Только с церкви слышится «упокой» Благо, что хоть колокол цел пока. Сразу и не верится — бред и вздор Что творится, господи, упаси… Без суда, без следствия приговор — Убивают ангелов на Руси! Руки цепью схвачены без узлов, И закат до времени так багров, А по крыльям катится то ли кровь, То ли просто ржавчина с кандалов. Все сомненья по ветру, память — в дым, Голубиной кротости тихий взор… И не вечной каторгой на Чулим, А на плаху липкую под топор! Все молчат, и правильно, а не то… Страшно оказаться меж двух систем. Более не спрашивай — кто за что? Догадайся вовремя, кто за кем! Перед властью времени — нету прав! Захлебнулся колокол — рвут язык! Кто-то задыхается, осознав, Одинокий мечется в небе крик…

* * *

А. А. Мамаеву…

Письмо написано и смято… Долой пустые разговоры, А за окошком пахнет мятой, И я спешу задернуть шторы. С какой-то затаенной дрожью Раскрыть дневник воспоминаний. Сесть за столом, где осторожно Вдыхать осколки прошлых знаний. Где с томиком Аполлинера Гулять по пыльному Парижу… Мерило чувств не знает меры. И звезды вряд ли станут ближе. В кармане хоть бы грош случайный, Унылый таракан на блюде… И остается вечной тайной — Как зарабатывают люди? Но, бросив горсть опилок в чайник, С пустым желудком что скандалить? Покажутся необычайны Размеры неба и печали… Холсты бессмысленны, а краски Преступно ярки, как помада Портовых шлюх. Оставим сказки, Плеснем на дно стакана яда. Мне не смешно… В моей России Прошу в последнем прегрешенье Ни хлеба, ни вина, а силы Строки — на душу населенья! В молчанье не найти ответа, Хрипя в поту борьбы неравной. С клеймом Иуды и поэта, Не смея прикоснуться к храму Души прозрачным хризолитом. Почувствовать, что есть дорога По линиям руки, пробитой Ладони Бога…

ИЛОНА

Старых

книг, юных снов бред, Запах времени так прян… Но тебя все равно нет, Так чего же ищу я? В твоем имени звон шпор, Привкус стали и рев труб. В твоем имени — приговор Нарочито надменных губ. Обещающий вечность взгляд На равнине забытых тел… В твоем имени трупный яд Сарацинских зловещих стрел, В твоем имени лязг мечей, Обезумевших на крови, Коронованных палачей Вечно-вересковой любви! Ты сама как роман в стихах, Где рифмованность чистых чувств Порождает недетский страх, Запах меда и соли вкус. Так слезинка с припухших век Громогласна, как Благовест… Где вознесся твой красный снег На серебряный с чернью крест!

* * *

На гадальное блюдце легла чуть заметная трещина… На верченом столе алфавитно-размеченный круг… Ах ночная Тоска! Моя самая верная женщина Из грядущих и прошлых любовниц, невест и подруг. Я раскрою конверт с запечатанным девичьим локоном, Чуть блеснут образа в повторенье лампадным огням… Наша странная жизнь из каких только нитей ни соткана, Или брошена вновь в перекройку нахлынувшим дням. Надоело смотреть на бессмысленность встреч, размещающих Нас на шахматном поле, где каждый стремится в ферзи. Обреченный король уже сделал легко и отчаянно Шаг на клетку вперед, понимая, чем это грозит… Значит, первой умрет не моя утонченная лирика. Значит, бесы не ждут петушиного крика вослед. Все слова о любви возвышаются в ранг панегирика. Все слова расставанья вплетаются в жесткий сонет. Вот и строки письма ароматами дышат французскими… Прикрываю глаза и пытаюсь поймать сквозь вуаль Твой рассеянный взгляд, когда ты нарочито-искусственно, Принимаешь меня, как свою ежегодную дань. Эта страшная тень поглощает любимых и близких мне… Ах, ночная Тоска, как приятен был твой произвол… Но вернется рассвет, разгоняя химеры и призраки И я первый вгоню в твое сердце осиновый кол!

* * *

Поэзия — привставшая на цыпочках… Принцесса — танцевавшая на ниточках… Как сцена ей мала… В театре кукольном Страдает плоть нешуточными муками. Вот жест под тайным знаком Скарабея. Вот нож картонный в пальчиках злодея. Не надо слез… По замыслу создателя, Герой поверит проискам предателя. Потом придут пираты и разбойники, И, угрожая голосочком тоненьким, Их атаман сверкает пистолетами Пред королевскими блестящими каретами. Наивно так… Но мы-то знаем истину! Мы умудренно отмечаем мысленно — Сюжет не нов, и реплики избитые, И автор весь измучен простатитом, Под жалкие аплодисменты зала. Как это мило… Как нам надо мало! Чтоб чувствовать себя всесильным Господом, Пред каждым, кто чуть-чуть пониже ростом. Но… Девочка! Остановись, ты плачешь Над тем, что кукла падает? Иначе Не может быть… А принц придет — поверь мне! О, сколько стоит детское доверие… А не придет, то мы изменим пьесу, — Я сам пойду спасать твою принцессу…

* * *

Снег был бел. Бел, как твоя фата, Школьный мел, Горний отсвет креста. Я листал Книгу без слов и цифр. Умирал Осени гипогриф. Желчь и ярь Разбеленный сменил бокан. Бил звонарь В одубелые лбы мирян. Ты жила Далеко, за полярным сном… Три числа Повелела отдать на слом. Три строфы Честно вывела в дневнике, Крик совы Растворялся невдалеке. Три слезы, Три попытки сойти с ума. Яд гюрзы Размешала в вине зима. Белый трон — Путь в поднебесье взрыт! Лишь с икон Кто-то кричал навзрыд…

* * *

Она давно не видит сны — Она живет во сне… Диск алюминиевой луны Зажат в ее окне. Разрезал шторы мертвый свет, Но о ее плече Поет шекспировский сонет Погаснувшей свече. Она по пальцам перечтет Строй утренних забот, Чуть задыхаясь, перечтет Червленого Рембо. В стакане остывает чай, И терпкий аромат Напоминает древний рай… Как много лет назад Она бродила там в цветах, А мир был чист и свеж… Она спала на облаках Возвышенных надежд. Ей ноги целовал прибой, И неба свет не гас, Казалось, все само собой Свершится в должный час. Там вздохи были так легки Всему и всем назло… А здесь гуляют сквозняки, И крошится стекло. Здесь обездвижен серый дом С фатальностью раба. Здесь под серебряным крестом Лежит ее судьба, И смерть узорчатым крылом Уже коснулась лба…