Patria o muerte
Шрифт:
— Доброе утро, сеньор президент, — за спиной раздался суровый голос, но искусственно смягченный. Так говорят люди, привыкшие отдавать приказы, такие вещи любой служивший понимает сразу. Да потому что в нем прорезается уверенность того, кто имеет на это право. Лопес повернулся, положил сигару, внимательно посмотрел на вошедшего в комнату человека в парагвайском морском мундире, причем формально не имеющего на него право. Но это совершенно правильно и допустимо — не следует привлекать внимание скопившихся в крепости людей необычной одеждой.
— Рад вас видеть, сеньор Мартинес, Но думаю, вы можете называть меня дон Франциско, И я вас также, дон Алехандро. Надеюсь,
Моряк диктатору понравился — жилистый, лицо изъедено водой, крепкий. Взгляд прямой и честный, вот только в глазах «плещется» что-то темное, как бывает у людей, которым приходилось убивать, к жестокостям привыкшим. Но он не побоялся остаться с ним наедине, отпуская взмахом ладони капитана «Хехуи» — разговор между ними будет тет-а-тет. А потому можно отбросить все условности и спросить прямо — и Лопес подошел вплотную, пристально глядя в глаза офицера.
— Вам ведь приходилось раньше бывать в Парагвае, дон Алехандро?!
Взгляд не дрогнул, но с ответом моряк не торопился — осмысливал, как человек который не хочет лгать, но и не желает говорить правды. Но спустя несколько секунд глаза потемнели, и Мартинес негромко, но очень твердо ответил, но с такими странными интонациями, что Лопес чуть ли не вздрогнул, и лишь усилием воли сдержал себя.
— Я родился здесь, дон Франциско. Родители бежали, но я вернулся на родину семь лет тому назад. Жил здесь, пока не оказался снова здесь, но спустя полтора века. И это правда, вот возьмите и убедитесь…
Моряк неожиданно вытащил из кармана две цветные бумажки и сунул их президенту. Лопес машинально взял — то были банкноты, но взглянув на изображения, почувствовал, что онемел и волосы на голове встают дыбом. Еще бы — в портретах он узнал отца и самого себя…
Сейчас эта банкнота с портретом «второго президента» совершенно обесценилась и заменена монетой с его же отчеканенным ликом…
Глава 9
— Тысяча и пять тысяч гуарани — это, наверное, чудовищно много? А где реалы, какие сейчас у нас в ходу?
Лицо диктатора нельзя было описать словами — не изумление, ошеломление, как бывает с человеком, когда он сталкивается с тем, что объяснить нельзя. Но быстро опомнился — все же сила воли огромная, и нервы может в узду взять. Хотя можно представить, какое потрясение сейчас испытал Лопес-младший, и странно, что он не воспринял банкноты как розыгрыш или происки дьявола, чего ожидал моряк. Алехандро прекрасно осознавал, что чудовищно рискует, открывая правду о себе, но иного варианта не оставалось. Заглянув в глаза президента, он неожиданно понял, что врать нельзя категорически — этот человек нутром ощутит ложь. И недоговаривать нельзя — после этого никакого доверия между ними попросту не возникнет. И решился на откровенность, выложив две банкноты — к счастью именно они оказались с ним, и как раз по совершенно невероятному случаю, не совать же диктатору двадцатитысячные купюры.
— Восемь тысяч гуарани равны одному американскому доллару, если округленно считать. Так что на купюру с вашим портретом можно выкурить пахитосу, и то не из лучших. В Парагвае инфляция, обесценивание денег — на этих банкнотах было когда-то по одному нулю, но с течением времени их покупательная способность уменьшилась в сто раз. И такое сейчас во всех странах Нового Света, говорящих на испанском языке — гринго полностью закабалили народы через алчных банкиров и латифундистов,
По мере того, как Алехандро говорил, стараясь, чтобы его голос звучал отстраненно, Лопес то багровел, то бледнел, а после последних слов чуть ли не окаменел, застыл как монумент, и только хрипел. Нужно было его «добить», пока диктатор не опомнился, а то еще впадет в «не адекватность», и за жизнь тогда и одного гуарани не дадут. Сейчас важно перевести внимание, и не на доводы разума, а на отвлечение.
— У меня с собою много литературы, вы ее сможете прочитать, дон Франциско. Пока же я вам покажу другое — это не чудо, но весьма похоже на него. Вы сможете посмотреть на времена Наполеона и посмотреть на него в последний год правления во Франции. Но воспринимайте это как театральную постановку, вы ведь были в Париже в подобного рода заведениях. Я вам позже все объясню — вот, уже готово.
Алехандро говорил уверенно и напористо, осознавая, что нужно отвлечь диктатора зрелищем, которое его, несомненно, ошарашит. На одной из флешек были исторические кинофильмы, и там «Ватерлоо». Эпоху генерала Бонапарта, ставшего императором, Лопес любил, а потому эта картина подходила как нельзя лучше. И обращаясь к онемевшему диктатору, он из рюкзака достал айфон, батарея была заряжена от солнечной батареи еще вчерашним днем, и, включив, вставил флешку. Быстро нашел требуемый фильм и включил его, быстро, но строго сказав.
— Представьте, что вы имеете возможность подглядывать за великим императором, и воочию увидеть его победные и не очень сражения. Вот, смотрите, но нужно соблюдать тишину, прошу вас.
Звук он сознательно убавил, так что Лопес поневоле станет прислушиваться. Перевел на полноэкранный режим, и появились идущие в кабинет императора маршалы Франции. Зазвучала французская речь — дубляж был хорошо сделан. Диктатор вскрикнул от изумления, но тут же впился глазами в экран, и почти не дышал, разбирая слова. Глаза дона Франциско превратились в монеты весом в унцию, и там горел ужасающий огонь. Странно, но весь фильм он просидел молча, только иногда хрипел и вскрикивал, а когда под английской картечью полегла французская гвардия, на глазах Лопеса были слезы, которые текли беспрерывно, оставляя на щеках дорожки…
— Воспринимайте это зрелище как чудесный сон, дон Франциско. Вы единственный человек в мире, который имеет возможность прикоснуться к технологиям, которые похожи на волшебство. Здесь нет никакой дьявольщины — а лишь технический прогресс общества — ведь когда вы родились, никто в Парагвае не видел паровые машины, и мало кто слышал грохот пушек. Но время идет, и с каждым годом появляются новшества. Раньше художники писали портреты долгими днями, а сейчас почти моментально делают фотографии, я вижу они у вас тут на стене. Потом пленки со снимками начнут склеивать, и появятся движущие картинки. Поверьте — в мире за полтора века очень многое изменится, клянусь именем господа нашего!