Паутина
Шрифт:
— То есть? — уточнил он, медленно возвращаясь к столу.
Но вместо того чтобы сесть на своё место, он опустился в соседнее кресло — ближе ко мне, устраняя тот формальный барьер, который обычно чётко выдерживал в общении со студентами.
– Он пьет. Как и ее мать. А когда пьет… избивает их. Их обеих. Даша защищает мать, поэтому ей достается сильнее. Она должна была переехать две недели назад к моей бабушке…. Но….
– Понял, - вздохнул Роменский.
Он не стал задавать больше никаких вопросов, просто сидел и молчал, задумавшись о чем-то своем. Я тоже
– Игорь Андреевич, - все же нарушила я тишину, - ей нужно это место и нужна эта работа. Очень.
Роменский поднял взгляд, на секунду задержав его на мне, а затем бесшумно встал.
— Хорошо, — коротко ответил он, подходя к своему столу.
Движения у него были быстрые, отточенные, без лишних жестов. Поднял со стола два заявления — одно старое, на место в общежитии, и второе — новое, о приёме на работу в лабораторию.
Завизировал оба без колебаний.
Я невольно задержала дыхание, наблюдая за этим почти с нереальным ощущением.
Так просто?
Так быстро?
– С понедельника пусть выходит на работу, Лиана, - сказал он, протягивая мне бумаги. – Жду ее в лаборатории.
Я опустила глаза, борясь в глубине души с двумя чувствами – бешенной радостью и облегчением от того, что Дашка, наконец-то, будет в безопасности и…. досадой.
Досадой, признаться в которой было стыдно самой себе.
Быстро взяла документы из рук Роменского, слишком быстро и слишком резко, снова как три недели назад коснувшись его рукой. Тепло его кожи на мгновение ожгло меня, и внутри что-то предательски дрогнуло. Тут же отдернула руку, не собираясь обращать на это внимания.
Роменский пристально смотрел на меня.
– Спасибо, - выдохнула, загоняя внутрь все, кроме радости за подругу. – Спасибо.
Он лишь кивнул, едва заметно улыбнувшись уголками губ. Но его темные глаза выглядели…. Довольно, что ли.
– Я…. можно идти?
– Иди, - кивнул он, садясь на место.
Но не успела я дойти до выхода, как он снова окликнул меня.
— Лиана.
Я замерла, уже поднеся руку к дверной ручке. Выдохнула, медленно обернулась.
Роменский всё так же сидел за своим столом, но теперь смотрел на меня чуть иначе — взгляд прищуренный, оценивающий, словно взвешивал каждую деталь.
— Не хочешь спросить про свою контрольную?
Я на мгновение задумалась и ответила честно.
– Нет. Вы не назначили мне головомойку, как Ломовой, и не восхитились как Дашкиной. Значит я справилась средне.
Роменский чуть приподнял брови, но выражение лица оставалось всё таким же непроницаемым.
— Интересная логика, — заметил он, сцепив пальцы перед собой.
— Но ведь правильная? — уточнила я, склонив голову набок.
Он не ответил сразу, будто размышляя, стоит ли развивать этот разговор.
— Ты справилась хорошо, — наконец сказал он, и голос
А вот жалость свою засунь куда-нибудь….
Я плотно сжала губы.
– Учту на будущее, - ответила максимально сухо и холодно, показывая, что не хочу слушать нравоучения от него. – Могу идти?
Я вдруг почувствовала, как его взгляд становится чуть тяжелее, цепляясь за каждую мою эмоцию. Это было неприятно и странно… и, черт возьми, заставляло меня нервничать.
– Иди, - вздохнул он, снова склоняясь над документами.
10
– О, моя дорогая, - проворковала в телефон Наталья, - я так рада за твою подругу. Неужели носит земля таких вот уродов, как ее отчим? Бедная девочка….
Она позвонила узнать о маме, спросила как дела у меня, но неожиданно даже для самой себя я обрадовалась звонку этой женщины, которая не мучила меня словами ненужных соболезнований, а действительно знала, что происходит у меня внутри. Услышав спокойный голос в трубке, я сама начала этот неожиданный для себя разговор, рассказывая ей новости последних дней. То, о чем не могла поделиться ни с мамой, ни с бабушкой. Словно все что копилось долгое время, вдруг хлынуло потоком: горечь о том, что маме лучше не становится, страх перед нашим будущим, университетские новости и радость за Дашку. Я говорила, говорила и не могла остановиться, хотя понимала, что Наталья для меня – посторонний человек. Сама не знаю, что на меня нашло.
Обычно так я говорила с …. папой.
Наталья не пытала, не выспрашивала, она слушала.
– Но, моя хорошая, мне кажется, что ты сама чем-то еще расстроена….
Она чувствовала меня.
Я медленно присела на скамейку перед подъездом, наблюдая, как ветер срывает с деревьев сухие осенние листья и гонит их по мокрому асфальту. Не зная, как рассказать хоть кому-то то, что уже несколько дней терзало меня изнутри, вызывая внутри жаркий гнев на самое себя и острый стыд, стиснула зубы.
Мама меня все равно не услышала бы, а бабушка…. Она сама помогала мне из последних сил, чтобы я могла повесить на нее еще и эти глупые, непонятные, томительные ощущения, из-за которых я горела со стыда.
Звонок Наталья застал меня тогда, когда я уехала в магазин за продуктами. Будь я дома, где свидетелями стали бабушка и мама, не уверенна, что решилась бы рассказать ей хоть что-то существенное. Но здесь, сидя на холодном ветру, одна, остро ощущая свое горькое одиночество, я глубоко вздохнула.
– Я наверное, очень плохой человек, - призналась этой незнакомой женщине. – Я….
– О нет, Лиана, - выдохнула она, - не верю в это. Что с тобой, моя девочка?
– Я…. не знаю…. Не знаю, как объяснить….
Она помолчала.
– Милая, - осторожно подбирая слова, начала Наталья, - чувствую, что за этим разговором с твоим деканом стоит что-то еще? Он…. – она на секунду запнулась она, - он обидел тебя? – в ее голосе прозвучала тревога.
– Нет, - быстро ответила я, - нет. Конечно нет. Просто….