Пепел и песок
Шрифт:
Мои потолочные нимфы болтают, несут вдохновенную чушь, мне остается торопливо записывать за ними. Ноет берцовая кость, заставляя карандаш как можно быстрее чертить иероглифы, стенографировать каждую реплику, каждую трещинку, через мгновенье они могут исчезнуть в азовской вони, уйти сквозь песок.
— Сегодня с утра была в парикмахерской, столько народу! Разозлилась, распылила баллончик с ипритом, все подохли. Но осталась без стрижки. Двести лет не стриглась, ужас, ужас, ужас!
— А я сходила в спортивный магазин, купила бейсбольную биту. Так что готовься.
— А у меня револьвер.
— А я в танк заберусь.
— А
— А я в бункере спрячусь.
— А я ядерной бомбой шарахну.
— А я на Марс улечу.
— Ну и дура!
— Ладно, разминка закончена, давай вспомним юность!
— Слушай тогда. Со мной был жуткий случай…
Сейчас-сейчас, не спешите, болтушки, я должен все занести на скрижали в клеточку. Как просто-легко-хорошо! Итак, я пишу… Продолжайте!
— Антон Лаврович умер!
В палату врывается краснолицая медсестра Лина в мокром белом халате. Смотрит на Требьенова, сжимает свои щеки ладонями:
— Сегодня утром…
Требьенов морщится, бледнеет, грызет край одеяла:
— Умер?
— Инфаркт. Вышел утром из дома, закурил и упал.
— Как же мне теперь справку для военкомата получить? — Требьенов поворачивается ко мне. — Мне последней не хватает. А ваш этот сумасшедший друг оказался прав.
— Конечно, — смеется за окном Карамзин. — И на зажигалке у него на самом деле была гравировка «Ich sterbe».
95
— Опять немцы нас спасают! — Провозглашает профессор Бурново без паузы, сразу вслед за Карамзиным, но с разницей в шесть лет. — На этот раз водкой. Удивительный поворот исторического сюжета, согласитесь. Немцы поставляют в Россию продукт, который всегда считался нашим главным достоянием. Я вообще придерживаюсь той теории — впрочем, сам являюсь ее автором — что без доброго немца Россия давно бы пропала.
ТИТР: МАРК ПРИШЕЛ В ГОСТИ К ХТАШЕ. ТЕПЕРЬ ОН ОЧЕНЬ ЧАСТО ЗДЕСЬ БЫВАЕТ, И ПРОФЕССОР БУРНОВО ОДИН РАЗ УЖЕ ВЫПИЛ С НИМ ВОДКИ.
Марк, то есть я, уверенно держит в руках толстый кусок сыра, хочет сквозь дырочку посмотреть на будущего тестя, еле сдерживается.
Бурново поднимается, хрустнув стулом. Потирает бакенбард и потом совершает свой великий, воспетый современниками Жест, Которым Останавливает Мгновенья. Снимает очки в могучей черной оправе и, помедлив, одну дужку бережно помещает между губами. Чуть щурится в вечность.
Гул затихает.
Бурново вынимает дужку изо рта. И, напитавшись от нее вдохновеньем, продолжает, держа очки, как божий дар, чуть на отлете:
— Возьмем того же Бенкендорфа. Александра Христофоровича. Остзейский немец, чей отец верно служил русскому престолу, а мать была ближайшей подругой и наперсницей императрицы Марии Федоровны, супруги бедного, бедного Павла. Да, в молодости Александр Христофорович был бонвиван, транжира, любил актрис. Одну такую, француженку, мадемуазель Жорж, фаворитку самого Наполеона, увез тайком в Россию из Парижа, когда был там с дипломатической миссией. Бонапарт негодовал!
Однако эти мелкие мужские шалости — пустяк по сравнению с тем, что Бенкендорф сделал для России. Когда тот же Наполеон покинул сожженную Москву, именно Александр Христофорович был назначен ее комендантом. Представьте, что ему досталось? Огромный разоренный город, толпы погорельцев, трупы, мародеры. И на этом пепелище, на руинах Третьего Рима, надо было навести порядок!
Должен заметить,
Бенкендорф много раз пытался убедить еще императора Александра в необходимости создания тайной полиции. Созревал чудовищный заговор, который мог смести власть. Александр вяло соглашался, но ничего не предпринимал. Результат все увидели на Сенатской площади 14 декабря, в день коронации Николая Первого. К счастью, Николай уже по достоинству оценил инициативы Бенкендорфа, и было создано Третье отделение. В котором, кстати сказать, было очень мало сотрудников. Тридцать пять человек. Зато весьма эффективных менеджеров. Так что вы, молодой человек, напрасно не читали мою монографию об Александре Христофоровиче.
— Папа, он прочитает, — жалобно произносит Хташа.
Папа не слышит ее. Папа слышит иные голоса.
— И никаких зверств и пыток! — очки взмывают к хрустальной люстре. — Просто хорошо отлаженная система поставки информации. Кстати, Бенкендорф был противником казни пятерых декабристов. Приговор принял как руководство к действию — преданный служака! — но до последнего момента ждал, что прискачет курьер от Николая Павловича с бумагой о помиловании.
Вообще даже мне, историку, до сих пор не очень понятно, откуда взялось это нелепое мнение о жестокости и бессердечии немцев. Вся Москва XIX века боготворила доктора Федора Петровича Гааза. Урожденного Фридриха Иосифа. Будучи главным тюремным врачом Москвы, он пекся чуть ли не о каждом заключенном, желая облегчить их участь! Его называли «святым доктором». Между прочим, именно ему принадлежит одна сакраментальная фраза, вы, конечно, ее знаете: «Спешите делать бордо!» — Очки Бурново замирают на мгновенье, вздрагивают. — То есть — добро. Это был девиз Федора Петровича.
Однако продолжу мысль о порядке.
Владимир Иванович Даль! Да, он датчанин, но датчане — те же германцы. Упорядочил русскую лексику, создав свой великий словарь.
Владимир Яковлевич Пропп! Из поволжских немцев. Написал гениальный труд «Морфология русской сказки», где внятно изложил все мотивы героев и антигероев, все возможные сюжетные ходы. Найти систему в сказке — тем более русской — это научный подвиг.
А кто первые историографы в России? Да, был Татищев, но его труды до нас в оригинале не дошли. А немцы — Байер, Шлецер, Миллер — и создали ту русскую историю, которую учили в течение веков. К ним есть много претензий, они не знали языка, пренебрегали многими фактами, дабы возвести стройную систему, но каков сам труд? Это подвиг во враждебной стране.
Поэтому я выскажусь патетически, но искренне. Да здравствуют немцы в России! Без них не выстояла бы русская земля!
Бурново замирает, очки подняты ввысь и горделиво посматривают на нас, смертных. Жена Бурново чуть дрожит, я ощущаю это сквозь толщу тяжелого стола.
— Ты все-таки гений! — произносит она отчаянным шепотом.
— Спасибо, — отвечает Бурново, и очки прекращают свою торжествующую пляску. — Однако выпьем за это!
Жена Бурново быстро наливает ему полную рюмку морщинистой рукою. Бурново, продолжая стоять, безжалостно берет рюмку и выпивает — будто святую воду в жаркий полдень.