Переступая грань
Шрифт:
– Ты не спеши, - зачем-то добавила Надя.
– Значит, так, - без предисловий начала Софья Семеновна, с трудом втискиваясь за стол и даже не предложив Жене сесть.
– Дела наши неважны. Плохи наши дела.
Женя, не дождавшись приглашения, опустился на стул. Он сидел, тупо глядя на возвышавшуюся перед ним громадную грудь и белую шею, всем сердцем ненавидя и эту грудь, и шею, и двойной подбородок, и даже золотые часики на золотом браслете, утонувшие в холеном запястье. Он вдруг вспомнил Светлану Васильевну - ее изящество, сочувственный взгляд, сопровождаемый легкой улыбкой. Эта
– Решили перевести в коммерческое?
– сказала неделю назад Светлана Васильевна.
– Думаете, будет лучше? Ах, главный так посоветовал?
– Милая гримаска покривила губы.
– Что ж, ему виднее. Условия там, разумеется... И некоторые препараты - тоже. А так...
– Она пожала хрупкими плечиками.
– Мы тут тоже не лыком шиты. А мать-природу и в коммерческом не перехитришь...
Что она этим хотела сказать? На что намекала? Голос холеной докторши долетал словно издалека. Пробиваясь сквозь медицинские термины, Женя понимал только одно: Лере не стало лучше, Лере становится хуже.
– Так что же делать?
– прервал он велеречивую докторшу.
Похоже, она была готова к вопросу.
– Мы думаем, - неожиданно живо сказала она, - перевести ее в неврологию. Поколем ноотропил...
– Опять посыпались медицинские термины. Женя не слушал.
– Она у вас всегда такая рассеянная?
– спросила вдруг докторша.
– А разве она рассеянная?
– насторожился Женя.
– Есть немного, - обронила Софья Семеновна и в первый раз взглянула на сидевшего перед ней Женю с сочувствием.
– Впрочем, выводы пока делать рано. Покажем специалистам.
– Каким еще специалистам?
– нахмурился Женя.
– Психологу, - поняла его настороженность врач и смягчила термин. "Скажи ему - психиатру, так он у меня тут, пожалуй, в обморок рухнет, подумала равнодушно.
– Мужчины - народ ненадежный, слабый..." И когда Женя ушел, посидела еще над историей болезни Леры, задумчиво просматривая анализы, которые знала уже наизусть, кардиограммы, снимаемые через день - а динамика хуже и хуже, - тревожащее ее ЭХО, непонятные, ничем не снимаемые скачки давления, регулярные приступы рвоты, и вписала новое назначение: "Послойная томография мозга".
Заваривая кипятильником чай, глядя, как бойкие пузырьки, поднимающиеся со дна стакана, превращаются в крохотные бурунчики, неожиданно вспомнила поразившие ее когда-то слова профессора, обожаемого всем курсом:
– Когда тяжело, а тем более безнадежно болен муж, мы всегда говорим об этом супруге, чтобы она была ко всему готова - главное, готова за ним ухаживать. А когда болеет жена, кое-что от мужа утаиваем.
– Почему? Почему?
– загалдели студенты.
– Может бросить, - просто и страшно объяснил профессор.
С тех пор прошло много лет, и все эти годы Софья Семеновна свято соблюдала поразившую их тогда заповедь - нигде не записанную, но известную, как выяснилось, всем врачам. "Глупости, - сердито оборвала она совершенно ненужные мысли.
– Абсолютно не тот случай!"
Так чего же она боялась?
9
Лютыми сибирскими морозами, замерзающим где-то там, вдали, Приморьем еще и тепло кому-то в назидание отключили, -
Бесснежный теплый январь сменился бурным в феврале снегопадом, долгожданными морозами и солнцем в марте. К Восьмому Леру как раз и выписали. С инвалидностью первой группы, которую надлежало еще оформить, и прогнозом неутешительным: опухоль головного мозга, а сердце - это уже вторично.
Уколы ноотропила сделали свое дело: Лера встала, сознание ее прояснилось, но равнодушие ко всему осталось. И желтоватый цвет лица тоже. Она словно готовилась к переходу в новое измерение, другой мир, где все наши земные дела так ничтожны, что о них не стоит и думать. Диагноз "сердечно-сосудистая дистания", объявленный Лере, Денису и той же Наде, вроде бы все объяснял, все под него подверстывалось, историю болезни, наглухо заклеенную, направили прямиком в органы социальной защиты, и пенсия была назначена сразу, вполне приличная. Мужу пришлось сказать - аккуратно, смягчая все, что можно смягчить: дескать, опухоль мозга - "вещь в себе", и никто не знает, как и какими темпами будет - если будет!
– она развиваться. Сказали не сразу: сначала крепко подумали.
– Такой не бросит, - решила наконец Софья Семеновна.
– Будет тянуть до конца.
И все с ней согласились - глаз у медиков ох как наметан.
Как выдраили они квартиру - Денис и Женя! Все перемыли, перетерли, все, что можно, пропылесосили. Надя испекла огромный пирог с черникой замороженная влажным, нежарким летом, она пролежала в морозилке почти что год и дождалась-таки своего часа! Люда притащила, как всегда, домашние соленья-варенья. В суете, хлопотах, радостном возбуждении все словно забыли, что привозят в дом вовсе не прежнюю Леру, а больную, исхудавшую, равнодушную ко всему женщину, вряд ли способную оценить их старания.
– Смотри, я купила "Веллу"!
– похвасталась Надя и сунула Жене под нос коробку, на которой улыбалась красотка с длинными каштановыми волосами.
– Что это?
– из приличия поинтересовался Женя.
– Краска для волос, Тёпа, - снисходительно объяснила Надя и стала вытаскивать из коробки и выкладывать перед Женей отлакированный тюбик, флакон с белесой жидкостью, вложенные в тонкую пленку перчатки.
– А то Лерка совсем седая, - вздохнула она и снова все уложила в коробочку.
– Ты только сразу не налетай, - тихо попросил Женя.
– Она устанет.
– Много ты понимаешь, - дернула плечом Надя.
– Ведь Женский день! Надо сразу привести ее в божеский вид.
– А мне нравится, - неожиданно сказал Женя.
– Такая она благородная.
– Успеет быть благородной!
– фыркнула Надя.
– Лет в шестьдесят.
"В шестьдесят... Что бы ты понимала..." Женя заставил себя улыбнуться.
– Что ж, вам, женщинам, виднее...
"Как с ней легко", - неожиданно подумал он, глядя, как ловко управляется Надя с тестом, резко, одним движением, извлекает из духовки румяный пирог на противне, накрывает пирог полотенцем, ставит в центр праздничного стола.