Петербургское действо
Шрифт:
Наивные люди черезъ дв минуты уже вопили на весь кварталъ, а актрисы-иностранки, чуть не обезумвъ отъ испуга, разсыпались и ползли кто на шкафъ, кто подъ столъ.
Въ самый разгаръ рукопашной, Тюфякинъ увернулся и выскочилъ изъ горницы. Орловъ бросился за нимъ. Тюфякинъ, не смотря на свой страхъ, сообразилъ, что длать. Пробжавъ цлую вереницу комнатъ, корридоръ и лстницу, онъ бросился на дворъ. Орловъ, хотя и не зналъ расположенія комнатъ, но преслдовалъ его долго. Однако, на темной лстниц князь Тюфякинъ, свой человкъ, пролетлъ какъ стрла, а ловкій, хотя и могучій въ плечахъ Орловъ не могъ быстро проскочить въ темнот по
— Хоть до утра просижу здсь! крикнулъ Григорій въ дверь.
— Шванвичъ и раньше будетъ! отозвался Тюфякинъ. — Посиди, посиди! Дождись!… За нимъ послали коннаго.
Между тмъ, всхъ товарищей Орлова нмцы осилили и выгнали на улицу. Григорій услыхалъ ихъ голоса черезъ дворъ и крикнулъ.
— Сюда! Здсь заяцъ… Залегъ!
И военный совтъ среди полумглы ясной ночи передъ дверью погреба ршилъ, въ ожиданіи появленія Шванвича, послать скоре извощика къ Всеволожскимъ за Алексемъ, а покуда караулить князя.
Нмцы, осилившіе офицеровъ, разумется, не захотли идти на Орлова во дворъ, чтобы спасать Тюфякина. Хозяинъ «Нишлота» уже объяснилъ, что за человкъ господинъ Орловъ, и совтовалъ дожидаться прибытія Шванвича, за которымъ онъ же и послалъ.
— A тогда идите… Хоть бы ради любопытства. Землетрясеніе будетъ!'Ей-Богу! объяснялъ нмецъ-хозяинъ гостямъ и актрисамъ.
Между тмъ, у Всеволожскихъ вс мирно бесдовали. Алексй Орловъ разсказывалъ Шванвичу объ одномъ заморскомъ силач Юнгфер и объ его подвигахъ, которые были почище того, что они могутъ длать. Шванвичъ слушалъ съ удовольствіемъ и вниманіемъ, когда вошелъ вдругъ человкъ и вызвалъ его словами:
— Спрашиваетъ васъ конный…
Шванвичъ, узнавъ отъ курьера хозяина «Нишлота» въ чемъ дло, не вернулся снова въ горницу. Не взявъ шляпы и шпаги, онъ поспшно спустился за нимъ на улицу и, какъ былъ, слъ на извощика. Видя, что гость не ворочается изъ передней. Всеволожскіе вышли за нимъ въ недоумніи.
— Что за причта! сказалъ одинъ изъ братьевъ.
Но Алексй Орловъ тотчасъ догадался, куда полетлъ Шванвичъ простоволосый и безъ оружія. Чрезъ минуту и онъ былъ на улиц. На его несчастіе Шванвичъ ускакалъ на единственномъ извощик и ему приходилось пуститься бгомъ!
Между тмъ, въ «Нмцевомъ Карачун» чуть не произошелъ еще до прибытія Шванвича карачунъ русскимъ. Въ гербергъ вдругъ явилась изъ Ораніенбаума цлая кучка голштинскихъ офицеровъ кутнуть ради праздника. Тотчасъ же узнали они, что ихъ русскій товарищъ, Тюфякинъ, сидитъ въ погреб, а на страж находится цалмейстеръ Орловъ, во всемъ полку ненавидимый за его фокусъ съ Котцау.
И съ веселыми кликами компанія человкъ въ двнадцать бросилась къ Григорью и его пятерымъ товарищамъ. Григорій всегда «пуще разгорался», по выраженію это братьевъ, когда слдовало, наоборотъ, хладнокровно уступить обстоятельствамъ. Умряющаго же его пылъ брата не было теперь. Голштинцы подступали, требуя выпустить изъ заточенія ихъ товарища. Орловъ въ отвть назвалъ ихъ по-нмецки очень крпко… Черезъ мгновеніе товарищи Орлова были побиты и прогнаны со двора. Дна голштинца уже съ воплемъ покатились на землю отъ здоровыхъ затрещинъ Григорія, но за то тотчасъ же вслдъ за ними покатился и самъ могучій богатырь, облпленный
— Что? Гд князь?.. Гд Гришутка? вскрикнулъ онъ, подбгая, но, увидя себя окруженнымъ нмцами, онъ остановился…
Князь, заслыша голосъ новаго пріятеля, отперъ дверь и явился на порог погреба.
— Ну, голубчикъ, Василій Игнатьевичъ, помоги… выговорилъ онъ. — Надо и его поучить. Онъ меня чуть не искалчилъ на всю жизнь. Гд онъ?
— Здсь! крикнулъ Орловъ.
— Вонъ… Вонъ онъ! На дровахъ!
Дйствительно, Григорій Орловъ, при появленіи силача, съ которымъ онъ одинъ справиться никогда не могъ, мигомъ влзъ на сложенныя саженями дрова. Могучая фигура его высоко рисовалась на чистомъ и ясномъ ночномъ неб.
— Знаетъ, плутъ, что я лазать не мастеръ! вскрикнулъ Шванвичъ. — Ну, да попробую…
Но едва только онъ двинулся лзть тоже на дрова къ Орлову, какъ тотъ нагнулся… Большущее бревно тотчасъ просвистло надъ головой Шванвича, потомъ другое… а третье шлепнулось ему прямо въ грудь съ такой силой, что всякаго бы опрокинуло навзничъ. По странной случайности или отъ пыльнаго полна, но Шванвичъ, получивъ ударъ, вдругъ громко чихнулъ. Залпъ хохота голштинцевъ огласилъ дворъ.
— Будте здоровы, Василій Игнатьевичъ, крикнулъ Григорій весело. — Прикажете еще одно бревнушко? У меня ихъ тутъ много!..
И нсколько полнъ снова полетли и въ Шванвича, и въ подступавшую тоже кучку голштинцевъ съ княземъ во глав. Шванвичъ, кой-какъ уберегая свою голову безъ шапки, наконецъ, вскарабкался и уже шелъ по дровамъ на Григорія. Онъ смшно распахнулъ объятья какъ-бы ради встрчи дорогого гостя или пріятеля.
— Ну, Гришуня, коли что накопилъ, завщай скоре въ монастырь на поминъ души! добродушно и звонко хохоталъ Шванвичъ, неуклюже шагая по бреннамъ. Орловъ смутился… бжать было стыдно на глазахъ всей компаніи голштинцевъ, а совладть съ Шванвичемъ одному было невозможно.
«Ну, задастъ онъ мн теперь!» подумалъ Григорій.
Но «господамъ» Орловымъ всегда была удача во всемъ. Едва только Шванвичъ, сопя, обхватилъ Григорія въ охапку, какъ сзади его показалась третья могучая фигура. Алексй Орловъ, тихонько пробравшійся по двору, незамтно пролзъ давно за дрова и ждалъ какъ-бы въ засад приближенія Шванвича къ брату. И дв могучія фигуры вдругъ насли на третью, рисуясь на ясномъ неб.
— Ахъ, проклятый! вскрикнулъ Шванвичъ. — Ты откуда взялся?!.
Голштинцы стали. Любопытство пересилило въ нихъ вражду. Напрасно Тюфякинъ травилъ ихъ, нмцы предпочли поглазть на зрлище…
Борьба двухъ богатырей съ третьимъ состояла въ едва замтныхъ движеніяхъ, только громкое сопніе говорило о могучихъ усиліяхъ всхъ трехъ. Дло затягивалось. Силы на этотъ разъ оказались равны. Григорій усталъ уже отъ прежней драки, а Алексй пробжалъ версту пшкомъ… Богъ всть, скоро ли кончился бы молчаливый поединокъ, но отъ топотни и возни трехъ грузныхъ молодцовъ подломились колья, державшія рядъ дровъ. И все посыпалось сразу, а вмст съ бревнами и три борца покатились на землю какимъ-то большущимъ клубкомъ, изъ котораго мелькнули только ихъ ноги.