Петербургское действо
Шрифт:
Іоаннъ Іоанновичъ опустился въ большое кресло, стоявшее у постели, и сталъ во вс глаза, молча, глядть въ лицо больного.
— Хорошій день… выбрали, ддушка. Сегодня… я — молодецъ.
Іоаннъ Іоанновичъ покачалъ толовой, усмхнулся и вымолвилъ:
— Хорошъ молодецъ, ужь нечего сказать. Кабы вс-то были этакіе молодцы на свт, такъ земля бы, внучекъ, одна вертлась теперь вкругъ солнца, пустопорожняя; человковъ бы на ней и помину не было. Разв зврье какое жило бы, потому что зврь умне человка. Хотя бы песъ, хотя бы свинья, хотя бы даже гадъ какой,
Іоаннъ Іоанновичъ помолчалъ и продолжалъ снова:
— То-то вотъ, внученокъ, пути-фицъ ты мой, какъ я тебя когда-тось звалъ; кабы ты не родился въ этранже, или бъ тогда у меня остался, такъ теперь бы, поди, не былъ съ ногой въ гробу. Что теб лтъ-то? Втрое меньше моего! A каковъ ты? Вишь глаза-то, какъ у мертвеца. У меня въ твои годы было десять женъ, не хуже, какъ у царьградскаго султана, а у тебя вотъ одна жена, да и та, голубушка-цыганочка, скучаетъ отъ одиночества, ждетъ не дождется, когда тебя за ноги стащутъ въ яму. Тогда она свженькаго себ мужа раздобудетъ. Что скажешь? Небось не нравится… То-то, пути-фицъ и есть!!
Но графъ Кириллъ Петровичъ ничего не говорилъ, даже губами не двинулъ; онъ смотрлъ на стараго дда, бодраго, веселаго, съ легкимъ румянцемъ на щекахъ, и спрашивалъ себя:
Неужели дду уже за семьдесятъ лтъ, а можетъ быть и боле?
И онъ, человкъ молодой годами, а совершенный старикъ тломъ и лицомъ, невольно позавидовалъ мысленно старому дду. И раздраженному больному мозгу Кирилла Петровича стало сниться на яву, мерещиться… Ему показалось, что это не ддъ Іоаннъ Іоанновичъ сидитъ предъ нимъ, а деревянная кукла, которая всегда на свт существовала, и при Петр Алексевич была она такая же, и теперь такая же, и черезъ сто лтъ эта кукла будетъ все та же. И подъ вліяніемъ полубреда больной закрылъ глаза и прошепталъ что-то безсвязное.
Эдуардъ, стоявшій у стны, двинулся впередъ и объяснилъ Іоанну Іоанновичу на половину русскими словами, на половину мимикой, что больной въ забытьи и что ему лучше уходить.
Іоаннъ Іоанновичъ поднялся, поглядлъ еще разъ въ изможденное и желтое лицо больного, покачалъ головой и вышелъ вонъ. За порогомъ горницы онъ невольно плюнулъ на полъ и вымолвилъ:
— Тьфу, создатель, вонь какая! Коли мн вс эти скляночки опорожнить, такъ и я помру.
Лотхенъ, между тмъ, уже успла предупредить барыню, что ддушка спрашивалъ о ней, а теперь покуда пошелъ на верхъ къ больному. Маргарита вдругъ воскликнула и удивила горничную.
— Не пускай его… Поздно! Теперь онъ мн не нуженъ!
Но это была странная вспышка молодой женщины. У нея дйствительно, голова еще кружилась отъ бесды съ ловкимъ и хитрымъ Гольцемъ. Не даромъ онъ былъ тонкій дипломатъ и любимецъ Фридриха!
Этими словами Маргарит будто невольно захотлось вдругъ похвастать передъ самой собой и передъ субреткой.
Но ттчасъ же, по какому-то внезапному обороту мыслей, графиня вздохнула и выговорила:
— Охъ, нтъ! Нельзя гнать. Напротивъ, онъ нужне, чмъ когда либо! Ахъ Лотхенъ, если бъ у меня были
— Во-первыхъ, долги уплатить, подсмивалась Лотхенъ.
— Нтъ, напротивъ… тогда бы можно ихъ и не платить совсмъ, серьезно отвтила Маргарита какъ бы себ самой.
— Онъ на верху давно? прибавила она. — Скоро сойдетъ… Ну, Лотхенъ, слушай… Мн, какъ полководцу, надо обдумать и ршиться на генеральное сраженіе… Завтра же или на дняхъ у меня должны бытъ деньги, иначе все пропало… потому что я начинаю новую жизнь… Боже мой! Да когда же онъ тамъ умретъ, наконецъ! вдругъ воскликнула она искренно, поднимая глаза на верхъ, гд была комната мужа.
Графиня, подумавъ, приказала любимиц впустить дда, когда онъ сойдетъ отъ больного, самой не входить къ ней и смотрть затмъ, чтобы люди не принимали никого. Затмъ она выпроводила Лотхенъ, вошла въ свою красивую полуспальню съ куполомъ и, пріотворивъ дверь въ гостиную, начала быстро раздваться. Чрезъ нсколько мгновеній Маргарита сидла уже предъ зеркаломъ туалета и, расчесывая свои длинные и густые волосы, обсыпала мягкими и волнистыми косами свои снжно-блыя и замчательно красивыя плечи. Изрдка она прислушивалась и зорко взглядывала въ зеркало, гд отражалась полурастворенная дверь въ гостиную…
Наконецъ, дверь изъ прихожей отворилась, послышались ровные и тяжелые шаги…
Іоаннъ Іоанновичъ вошелъ въ гостиную; не найдя никого, онъ постоялъ немного среди горницы и, сдлавъ еще нсколько шаговъ, сразу увидлъ въ растворенную дверь Маргариту полураздтую и сидящую предъ туалетомъ…. Она казалась глубоко погруженной въ свою думу; голова, съ распущенными по обнаженнымъ плечамъ волосами, граціозно наклонилась на бокъ, глаза были опущены…. Іоаннъ Іоанновичъ постоялъ, вздохнулъ какъ-то особенно, будто переводя дыханіе отъ усталости, и едва замтно покачалъ головой…
«Да! Этакой за всю свою жизнь не видалъ»! подумалъ онъ. «На картинахъ такихъ пишутъ»….
И вдругъ Скабронскій бросилъ шапку и палку на диванъ и подошелъ къ дверямъ:
— Маргарита, можно войти?… Вдь ужь все одно… Ужь видлъ…. воскликнулъ онъ, стараясь придать голосу шутливый оттнокъ.
Графиня молчала и не двигалась и, повидимому, не слыхала словъ: такъ глубока была ея дума.
Іоаннъ Іоанновичъ тихо, на цыпочкахъ двинулся къ двери и приблизился въ красавиц….
Маргарита давно слдила за всми движеніями старика, но очнулась и вскрикнула, когда губы его коснулись ея обнаженной спины….
— Испугалъ! разсмялся Скабронскій искусственнымъ смхомъ, будто насильно. — Ништо! A ты двери затворяй въ другой разъ….
— Ахъ, ддушка…. Какъ не стыдно!… Вотъ, говорятъ, молодежь дерзка съ женщинами, а старики?… Тоже хороши!
— A ты двери, говорю, затворяй. Впередъ наука…. Теперь ужь не уйду, хоть убей!
— Вошли, такъ садитесь. Что-жъ съ вами
Скабронскій слъ близъ туалета и, не спуская глазъ съ красавицы, жадно любовался ею.
Прошло нсколько минутъ молчанія. Маргарита причесывалась.