Петербургское действо
Шрифт:
Гольцъ былъ уже около Котцау и спрашивалъ, какъ онъ себя чувствуетъ. Фехтмейстеръ, улыбаясь, старался казаться спокойнымъ и вымолвилъ по-нмецки, презрительно мотнувъ головой на лейбъ-компанца, происхожденіе котораго давно зналъ онъ:
— Онъ врно смолоду привыкъ дубиной драться, а не шпагой. Впрочемъ, я самъ виноватъ.
Вроятно, подъ вліяніемъ тхъ словъ, которыя прошепталъ принцъ Жоржъ, государь повернулся ко всмъ спиной, сдлалъ нсколько шаговъ, потомъ снова обернулся къ офицерамъ и произнесъ:
— Ну, учитесь. Надюсь, что черезъ нсколько времени вс будутъ умть.
Государь со свитой
— Скажите ему, Петръ Богдановичъ, что я у него прощенія прошу, что ударилъ его по больному мсту. Виноватъ, совсмъ объ этомъ забылъ!
— Какое больное мсто? отозвался Пассекъ.
Видя на лицахъ ближайшихъ офицеровъ, что они тоже не понимаютъ его словъ, Квасовъ прибавилъ:
— A по тому мсту, гд голубушка Орловская кострюлька сидла.
Разумется, смхъ пошелъ въ толп офицеровъ, и перевести словъ, конечно, никто не взялся, тмъ боле, что Котцау уже двинулся одваться и узжать.
На этотъ разъ съ десятокъ гвардейцевъ разныхъ чиновъ, отъ бригадира до сержанта, вернувшись домой, или отправившись въ гости, волновались до ночи.
На другой же день по странной случайности, если только это была случайность, братья Орловы побывали въ гостяхъ и у Бибикова, и у Талызина, и у Пушкина, и у всхъ тхъ, которымъ не повезло наканун. И черезъ нсколько дней эти офицеры уже особенно подружились съ Орловыми, стали часто бывать у нихъ, очевидно примкнувъ къ ихъ кружку.
Алексй Орловъ явился въ вечеру и у героя дня, матераго Акима Акимыча, у котораго прежде никогда не бывалъ, хотя былъ въ одномъ полку.
— Молодца, Акимъ Акимычъ! воскликнулъ онъ, входя въ маленькую квартиру Квасова. — Нарочно пришелъ поздравить и поблагодарить, какъ ловко отпотчивали вы бранденбуржца. Сказываетъ государь: не по правиламъ. Можетъ быть, не по-нмецки, а по-россійски. Можетъ быть, не искуссно, не умно, да здорово.
И Алексй Орловъ, хотя не любилъ Квасова, но ласково и любезно старался польстить лейбъ-компанцу. Но Акимъ Акимычъ мрачно бурчалъ на вс его любезности, косо взглядывалъ на него и только объяснилъ:
— Какъ съумлъ. A тамъ коли не по правиламъ, такъ вдь я въ фехтмастеры и не лзу! Я просто офицеръ россійскій, да еще изъ мужиковъ. Чмъ богаты, тмъ и рады… по-нмцевымъ башкамъ щолкать.
— Во истину такъ! весело и искренно расхохотался шутк Орловъ. — Чмъ можемъ, тмъ и рады… только бы по нимъ!..
Не смотря на недовольный, почти невжливый и мрачный пріемъ Квасова, Орловъ ршился закончить бесду тми словами, ради которыхъ пришелъ:
— A вы, любезнйшій Акимъ Акимычъ, загляните къ намъ когда-нибудь, къ брату. Милости просимъ. Мы народъ простой веселый, вамъ у насъ полюбится.
— Нту, Алексй Григорьичъ, вдругъ мотнулъ головой Квасовъ и съ присвистомъ нюхнулъ изъ тавлинки. — Нту, не пойду, извини.
И Квасовъ, держа въ рук тавлинку, прихлопнулъ крышку другой рукой.
— Я, государь мой, вамъ вдомо, что за человкъ. Мы, лейбъ-компанія, вамъ господамъ Орловымъ, Всеволожскимъ, Чертковымъ да Барятинскимъ не компанія! Хоть многіе изъ нашихъ нын помщики, по милости Лизаветъ Петровны, — упокой ее Господи въ селеніяхъ праведныхъ, —
Алексй Орловъ, выслушавъ длинную рчь или, какъ называли въ гвардіи, «отповдь» лейбъ-компанца, поднялся и, внутренно посылая въ чорту Квасова, подумалъ:
«И безъ тебя найдутся!»
Однако, въ сущности Орловъ сожаллъ о неудач.
За послднее время вс три брата старались побольше сходиться именно съ лучшими и главными участниками переворота въ пользу покойной государыни, которыхъ въ Петербург на лицо уже оставалось очень мало. Большая часть жила въ новыхъ своихъ пожалованныхъ помстьяхъ, другіе умерли, третьи вели себя отчаянно и были подъ судомъ за всякаго рода дикіе проступки и преступленія.
XVII
Государь, между тмъ, выхалъ изъ манежа нсколько не въ дух, но дорогой, вспоминая съ Гольцемъ и Жоржемъ нкоторые случаи фехтованія, снова развеселился.
Когда вс остановились передъ маленькой церковью Сампсонія, духовенство съ первенствующимъ членомъ синода, Сченовымъ, встртило государя на паперти. Уже часовъ шесть дожидалось оно его прізда.
Государь со свитой вошелъ въ старинную церковь, довольно простенькую и очень бдную на видъ. Сченовъ съ этой цлью именно и просилъ государя пріхать, чтобы взглянуть и своими глазами убдиться, въ чемъ нуждается знаменитая церковь, построенная великимъ Петромъ Алексевичемъ въ память боя подъ Полтавой.
Сченовъ тотчасъ же спросилъ что-то тихо у Корфа, полицмейстеръ обернулся къ государю съ вопросомъ, не прикажетъ ли онъ молебенъ.
— Что? Нтъ. Когда же теперь! И государь, обернувшись къ Сченову, прибавилъ:
— Нтъ, спасибо. Не время. Да и потомъ, вы знаете, я вдь этого всего не люблю. Вдь это все притворство и комедіанство одно… Вотъ императрица — другое дло: если бы моя «Алексевна» сюда пріхала, то, чтобы васъ всхъ размаслить, она бы вамъ три молебна заказала.
И Петръ едоровичъ началъ добродушно смяться.
Въ церкви, гд давно ожидали прізда государя, было нсколько семействъ изъ общества, былъ и простой народъ, хотя очень мало.
Въ ту минуту, когда государь хотлъ пройти въ алтарь, нсколько десятковъ человкъ, стоявшихъ вдоль стны, потснились. Вдругъ раздался легкій трескъ и что-то такое странно застучало по полу, трелью огласивъ церковь, точно будто градомъ или горохомъ посыпало по полу.
— Что такое? воскликнулъ Петръ едоровичъ и въ сопровожденіи всхъ онъ вернулся къ мсту происшествія.