Петербургское действо
Шрифт:
Екатерина Алексевна смолкла снова. Орловъ глубоко задумался и глядлъ, какъ на красивой рук ея, которой она оперлась на щитокъ камина, мерцалъ браслетъ въ лучахъ колеблющагося огонька. Она замтила его взглядъ, перевела глаза на руку и выговорила тихо.
— Вотъ, тотъ, кто подарилъ мн этотъ браслетъ, сказалъ: когда вы будете императрицей самодержцей, сдлайте меня королемъ польскимъ! Долго придется бдному ждать…
— Да. Но онъ былъ все-таки… онъ былъ счастливе другихъ… тихо и грустно прошепталъ Орловъ. Она не отвтила.
Нсколько прогорвшихъ углей провалились сквозь чугунную ршетку камина
A она задумалась глубоко отъ его послднихъ словъ и смотрла на огонь. Свтлые, красивые глаза ея подернулись будто какой-то дымкой, грудь ровно, но высоко волновалась подъ складками черныхъ лентъ и кружевъ.
— Зачмъ теперь гибнуть даромъ?.. произнесла она, наконецъ. — Лучше… когда я буду въ Пелым, въ Рогервик или въ Шлюссельбург на мст Ивана Антоновича… Тогда меня спасти и за море увезти… и взять за себя!..
И государыня грустно разсмялась.
— Нтъ, это ужь никакъ невозможно. Когда вы будете въ заключеніи — я уже до той минуты голову сложу.
— И! полно, Григорій Григорьевичъ. Питерскія красавицы васъ утшатъ… Вотъ, хоть бы спасительница ваша, графиня Скабронская.
Орловъ быстро поднялся, какъ отъ удара…
— Нтъ, прощайте. Я такъ бесдовать не могу. Больно.
— Ну, виновата… ласково произнесла государыня. — Но общайте мн боле не говорить объ этомъ.
— Совсмъ не говорить? странно спросилъ Орловъ.
— Да… не говорить… до поры до времени…
— До какой же поры?
— Покуда я не заговорю сама. Общаете?
Орловъ, вздохнувъ, прошепталъ: да. Она протянула ему руку. Онъ нагнулся, поцловалъ руку и вышелъ грустный и задумчивый. Тихо, пшкомъ, направился онъ домой чрезъ площадь, въ конц которой былъ виднъ домикъ, занимаемый имъ.
Исторія освобожденія Орловыхъ надлала шуму въ столиц и разсказывалась на разные лады. Многіе изъ елизаветинцевъ утверждали даже, что освободительница Орловыхъ, Скабронская, стала всесильна, потому что находится, прикрываясь Фленсбургомъ, въ близкихъ отношеніяхъ съ самимъ принцемъ.
— Ай да Жоржъ! шутили многіе. — Какого вдь бобра убилъ. Красавица вдь писаная!
Впослдствіи Алексй Орловъ безъ труда добился истины и узналъ, что ихъ злйшій врагъ, Фленсбургь, имя большое вліяніе на принца, съ своей стороны, страстно влюбленъ въ графиню Скабронскую.
Кром того, оказалось, что самъ Котцау, одновременно съ упрашиваніемъ Фленсбурга Маргаритою, прізжалъ къ принцу тоже просить его помиловать буяновъ, которымъ онъ, якобы въ виду разныхъ политическихъ соображеній, считаетъ нужнымъ простить. Онъ убдилъ принца въ своихъ опасеніяхъ, что изъ-за ссылки Орловыхъ возненавидятъ его вс гвардейскіе офицеры и будутъ всячески мстить. A это, конечно, привело бы къ цлому ряду оскорбленій, посл которыхъ ему поневол пришлось бы выхать изъ Россіи. Во всемъ этомъ была доля правды и принцъ согласился, но въ душ ршилъ придраться къ другому случаю, чтобы все-таки выслать Орловыхъ.
По освобожденіи своемъ, Орловы занялись вопросомъ, какъ заставить князя Глба заплатить свой долгъ и вообще какъ достать денегъ, чтобы прежде всего передать общанную сумму фехтмейстеру. Не достать денегъ нельзя было, а достать было мудрено.
За послднее время Григорій очень много проигралъ
— Охота тратиться на этихъ чертей.
Агаонъ не зналъ причины этой траты и эти постоянныя подачки солдатамъ полковъ, гд служили господа, выводили его изъ себя. Иногда онъ по цлимъ днямъ ругался съ своими господами:
— На кой прахъ! восклицалъ онъ. — Ну тратились бы на себя по трактирамъ. A то дармодовъ угощать! Они, дьяволы, готовы послднюю рубашку стащить.
Однажды Григорій Орловъ, чтобы отвязаться отъ старика, объяснилъ ему причину, заставляющую ихъ давать всякому солдату, измайловцу или преображенцу.
Агаонъ не согласился съ любимымъ бариномъ, продолжалъ качать головой, но молчалъ.
— Они васъ и такъ любятъ, ршилъ онъ однажды, — и нмцевъ тоже смерть не любятъ; стало быть, тутъ и безъ денегъ все какъ слдоваетъ быть.
Пріятели Орловыхъ были люди по большей части небогатые, нкоторые же безъ всякихъ средствъ. Они было предложили сдлать складчину, чтобы собрать сумму денегъ, необходимую для Котцау, но Орловы не могли согласиться на это. Подобнаго рода затрата со стороны пріятелей могла стснить ихъ на цлые полгода.
Наконецъ, однажды, уже на Страстной, Григорій Орловъ, написавшій брату Ивану Григорьевичу въ Москву, получилъ отказъ и такимъ образомъ послдняя надежда на полученіе необходимой суммы рушилась.
— Какъ ни вертись, а остается одинъ проклятый Тюфякинъ, сказалъ онъ Алексю. — Надо его теперь ловить и гд ни попадется — бить, покуда не выколотимъ изъ него либо деньги, либо его подлую душеньку. Авось, онъ не фехтмейстеръ и за него насъ подъ арестъ не посадятъ.
Алексй Орловъ согласился, что другого средства нтъ.
— Тмъ паче надо его пощипать, что онъ, бестія, балуется. Онъ захочетъ, такъ можетъ и у Воронцовой достать денегъ. Не даромъ фаворитъ фаворита фаворитки. У нихъ денегъ куры не клюютъ, а тратить имъ не куда: никому не платятъ. Вдь дома нтъ въ Питер, гд бы они должны не были хоть пять червонцевъ. Въ лавкахъ и лабазахъ должны…
И братья ршились стараться гд-нибудь поймать князя Тюфякина, чтобы «выколотить» изъ него долгъ.
Но Глбъ Тюфякинъ — себ на ум, отлично понималъ теперь, что выпущенные Орловы его не оставятъ въ поко. Между тмъ, онъ съ своей стороны тоже нигд не могъ достать денегъ. Его попытка попросить, да вдобавокъ еще такую крупную сумму, у тетки-опекунши не повела ни въ чему. Опасаясь именно того, что собирались сдлать Орловы, такъ какъ подобнаго рода выколачиваніе долга кредиторомъ изъ должника было дло обыкновенное, Тюфякинъ дома не сказывался никому, проводилъ день у Гудовича или въ своемъ голштинскомъ войск, въ Ораніенбаум. Когда онъ появлялся въ публичныхъ мстахъ и, между прочимъ, въ одномъ изъ лучшихъ трактировъ на Адмиралтейской площади, съ нимъ бывали всегда товарищи, голштинскіе офицеры.