Пётр и Павел. 1957 год

Десницкий Сергей Глебович

Илья Ильич подтверждать не стал, но и спорить тоже не собирался. Промолчал, и всё.

Куницына и Троицкого связывали давние приятельские отношения, они дружили семьями, и для Петра Петровича невыносимо было видеть, как переживает, как страдает его друг. Тем более, – безвинно. Конечно, он понимал: наказание для Виталия Андреевича последует незамедлительно. Таков порядок!.. Но ведь не может директор огромного комбината уследить за каждой электрической розеткой, за каждым нерадивым работником. Такое никому не под силу. Однако в Советском Союзе в системе производственных отношений это никого не волновало. В самом деле, не

наказывать же за многомиллионный ущерб какого-то электромонтёра!.. Нет, тут должна была полететь с плеч голова повыше рангом, и, если не удастся установить вину начальника цеха или, на худой конец, участка, отвечать придётся самому директору. Чтобы другим неповадно было!..

Так было всегда!.. Так будет и впредь!..

– Пётр Петрович! – из угла кабинета раздался тихий голос Бориса Ильича. – Из-за всех этих, мягко говоря, неприятностей, мы совершено забыли тебя поздравить. С днём рождения, дорогой ты наш партийный секретарь!..

Собрание молчавших до сей поры ответственных и очень серьёзных людей внезапно оживилось.

– С днём рождения!..

– С юбилеем!..

– Здоровья тебе!..

– Удачи!..

И все потянулись лобызать именинника.

Последним обнял его Куницын.

– Извини, подарок за мной. Я тебе его сегодня в ДК на торжественном вечере собирался вручить.

– Не будет никакого торжества, – отмахнулся Троицкий.

Всплеск всеобщего энтузиазма сменился всеобщим недоумением.

– Как это не будет?!.. – тихо спросил из своего угла Мяздриков.

– Очень просто. Не могу же я веселиться, шампанское пить и гопака отплясывать, когда в городе такая трагедия!..

– Во-первых, никакой трагедии пока не произошло. Несчастный случай – да, но не больше, – по всему было видно, что Борис Ильич крайне недоволен, если не сказать больше. – А во-вторых, машину на полном ходу не так-то просто остановить. Надеюсь, ты пока никаких распоряжений на этот счёт не отдавал?

– Пока нет, но собираюсь.

– И думать не смей!.. – в голосе Мяздрикова зазвучали стальные нотки. – Ишь, чего выдумал!..

– Ну, знаешь ли!.. – Троицкий завёлся всерьёз. – Позволь мне самому решать, о чём я могу думать, а о чём – нет!..

– Хорошо… Хорошо! – Борис Ильич вроде бы пошёл на попятную. – Только объясни мне, дураку, как ты собираешься это сделать?.. Позвонить в обком и просить "хозяина", чтобы сегодня он не приезжал к нам?.. Да?!..

– Я не собираюсь отчитываться перед тобой… – начал было Пётр Петрович, но Мяздриков не дал ему договорить.

– И слёзно умолять немедленно отправить депешу в Москву, чтобы Верховный Совет немедленно отменил свой указ о награждении тебя орденом Трудового Красного знамени?!. Ты, кстати, газеты сегодняшние читал?..

– Не до того было, – проворчал Троицкий. Предисполкома своими вопросами поставил его в тупик.

– А зря!.. – не унимался Борис Ильич. – Там указ этот уже опубликован, и не только Краснознаменск, но и вся наша необъятная родина знает о твоём награждении. Так что рискни всё вспять повернуть и Кахетинскому в очередной раз козыри против себя раздать.

И во второй раз цепочка ответственных товарищей потянулась обнимать и поздравлять несчастного, совершенно сбитого с толку юбиляра.

– С наградой, Пётр Петрович!..

– Ты её заслужил!..

– С тебя причитается!..

– Да уж!.. Это тебе не "Знак почёта"!..

В кабинет без

доклада не вошёл, а ввалился перепачканный сажей, с обгоревшей полой шинели и следами ожогов на руках запыхавшийся майор. Первым делом он налил себе из графина, что стоял на столе для заседаний стакан воды, жадно с бульканьем и утробными вздохами выпил его, потом оглядел всех собравшихся, улыбнулся и сказал:

– Пожар локализовали!.. Угрозы для третьего корпуса нет… Теперь тушить начали.

Потом посерьёзнел и с горечью добавил:

– Пётр Васильевич угарным газом отравился… Его "Скорая" в больницу отвезла!.. Положение критическое… очень сильное отравление!..

Несмотря на столь печальное сообщение, все вздохнули с облегчением.

– Жертвы есть? – с нескрываемой тревогой спросил Троицкий.

– Потушим – узнаем, – коротко резюмировал майор.

К обеду пожар в основном был потушен и все, кто был в кабинете директор комбината, начали разъезжаться по своим рабочим местам. Жертв, к счастью, не было, если не считать отравившегося Кудлая и двух пожарников, получивших серьёзные ожоги, которые, однако, не представляли угрозы для жизни.

– Дёшево отделались, – Куницын был безконечно рад такому исходу и по этому случаю предложил даже выпить по рюмочке коньяку, но все вежливо отказались. – Ну, что ж, тогда до вечера в ДК!.. Ох!.. И надерусь я на твоём юбилее сегодня, Пётр!.. Ох, надерусь!..

И все согласно закивали головами, справедливо полагая, что угрозу свою Виталий Андреевич непременно должен исполнить.

Когда Троицкий с Мяздриковым вернулись в горком, и там уже, без посторонних глаз уютно устроившись в креслах, позволили себе немного расслабиться, Пётр Петрович не выдержал и спросил:

– За что ты Кахетинского так не любишь? Вы с ним вроде бы по службе никогда не пересекались: он, насколько я помню, всю свою сознательную жизнь по партийной дорожке ходил, ты – по советской.

Борис Ильич недовольно поморщился:

– По службе, да, а по жизни… – и замолчал.

– Не хочешь говорить, не надо, – успокоил его Троицкий. – Я ведь из простого любопытства спросил.

Мяздриков помолчал с минуту. Потом допил оставшийся в рюмке коньяк и открыл Петру Петровичу всё, чего никогда и никому не рассказывал и что было его самой сокровенной тайной.

Оказалось, Олежка Кахетинский увёл от него жену. И не одну, а с сыном!.. Это случилось давно: ещё во время войны, но, как бы то ни было, расставшись в сорок первом закадычными друзьями, они встретились в день Победы, как заклятые враги. Семилетней дружбе, когда они не могли прожить друг без друга даже одного дня, пришёл конец. Почему?.. Chercher la femme, – говорят французы. А тут и искать не надо было. Женщина была рядом – стоило только руку протянуть. Они учились на одном факультете, в одной группе. Оба одновременно влюбились в рыжую однокурсницу с малахитовыми глазами, оба рыцарски ухаживали за предметом своего увлечения, предоставляя ей полную свободу выбора, и Ниночка после недолгих колебаний выбрала Бориса. Свадьбу сыграли в апреле, а в июне началась война. Друзья в один день подали заявления в военкомат с просьбой отправить их на фронт. Борису вручили повестку, и он, простившись с беременной женой и верным другом, укатил в Мурманск, на Северный флот, а Олега забраковали, оставили дома. Порок митрального клапана не дал ему возможности сразиться с фашистами.