Пётр и Павел. 1957 год

Десницкий Сергей Глебович

– Не с кем, матушка, – горестно созналась Зинаида. – А как вы про мой великий грех узнали?..

– Ты сама мне его открыла в мыслях своих. Вот мне и передалось, – объяснила старица. – Ты не бойся, всё мне поведай. Избавь себя от муки сердечной.

И, не отдавая себе отчёта в том, что говорит она с совершенно незнакомым, чужим ей человеком, Зинаида выложила перед старицей всё, что накопилось у неё на душе в эти долгие девятнадцать лет.

Вслед за последними её словами в горнице воцарилась тишина. Матушка долго молчала, чуть раскачиваясь из стороны в сторону. Зинаиде показалось, прошла целая

вечность.

– Одно в твоих обстояниях немедленно поправить надо: крести сына, – неожиданно строго, даже резко, проговорила Феврония. – Как от меня вернёшься, на другой же день крести. Иначе ничем помочь тебе не смогу. Молитва моя к Господу дороги не найдёт. А как крест на него наденешь, сразу облегчение получишь… Поняла меня?..

– Поняла, – послушно согласилась Зинаида.

– Стёпа! – позвала старица, и голос её оказался вдруг сильным, молодым. Дверь в горницу приоткрылась, и на пороге показалась молодая женщина, почти девочка, всё в том же белом, как у всех, платочке на голове и с бездонно-голубыми глазами.

– Что вам, матушка? – спросила, не входя в комнату. Видно знала, всё одно придётся просьбу старицы выполнять.

– Принеси водицы бутылочку и маслица, что в квадратном флакончике, – распорядилась старушка.

– Слушаю, матушка, – ответила девушка и тихо прикрыла за собой дверь.

– После того, как сына окрестишь, давай ему каждое утро чайную ложку святой водицы, но только натощак, и при этом молитвы читай – "Святому Духу", "Богородице Дево, радуйся…", "Трисвятое" и "Отче наш". А вечером, перед сном, помажь его маслицем – на лбу и на руках крест начерти – и читай молитву "Честному и Животворящему Кресту". А как уснёт, три канона над ним обязательно надо прочитать: "Покаянный ко Господу нашему Иисусу Христу", "Молебный ко Пресвятой Богородице" и "Канон Ангелу хранителю". И так – целую седмицу. Но запомни – всё это совершать можешь только после того, как сына окрестишь.

Вернулась Стёпа и подала матушке бутылку зелёного стекла со святой водой и пузырёк с маслицем.

– Подойди ко мне! – позвала Зинаиду Феврония. – Стань на колени и голову преклони.

Та послушно исполнила всё, что ей приказано было, а матушка, возложив на неё руку, зашептала слова молитвы, смысл которой разобрать Зинаида никак не могла. Да она и не пыталась. Ей и того довольно было, что выслушали её, не оттолкнули. И растаяла её душа, успокоилась. Мир и покой неведомо каким образом снизошли на неё.

Закончив читать, старица взяла её за руку и, глядя прямо в глаза, проговорила медленно и раздельно.

– Мнится мне, жив твой муж…

– Как жив?!.. – эти слова ударили Зинаиду в самое сердце. – Девятнадцать лет от него ни слуху, ни духу!..

– И не такие чудеса по воле Господа свершаются. Бывает и покойники оживают.

– Нет… Нет, не верю… – на бедную женщину жалко было смотреть.

– Ко всему будь готова и смиренно Бога моли, чтобы даровал тебе прощение за то, что забыла его, в покойники записала. Но пуще всего, сына береги!.. Сдаётся мне, самый тяжкий крест на его долю выпадает. Ему одному за все ваши грехи отвечать перед Господом придётся.

И опять на сердце Зинаиды навалилась тяжесть. С этой ношей душевной возвращалась она домой. Понимала, не легко будет ей волю матушки

Февронии исполнить. Во-первых, свекровь при словах "вера и Бог" дрожать от негодования начинала, а во-вторых, Матюша был настолько наивно простодушен, что скрыть от бабки факт своего крещения, оставить такое важное событие втайне от неё вряд ли смог бы. Как бы мать его об этом ни упрашивала. Вот почему решимость её таяла тем быстрее, чем ближе она подъезжала к дому. А при встрече с Валентиной Ивановной и вовсе решила отложить решение этого вопроса "на потом". Спрятала подальше бутылку со святой водой и пузырёк с маслицем, успокаивая себя тем, что ведь жили они до сих пор без помазанья елеем и без обязательного чтения канонов, и – ничего!.. Живы остались?.. Остались… Нечего зря горячку пороть.

Но сегодня, в это раннее зимнее утро, жуткая тревога за сына всколыхнула вдруг всё её существо и заставила мучительно метаться по смятой постели.

"Матерь Божия!.. Царица Небесная!.. Спаси, сохрани и защити моего бедного мальчика!.." – раз за разом повторяла она, как в бреду, и слёзы катились по её воспалённым щекам, и сердце бешено колотилось в груди, а ужас, вызванный страшным предчувствием, не проходил, а напротив, заполнял всё пространство вокруг, вырастая до размеров кошмара.

Она не выдержала, вскочила с постели и, как была, в одной ночной рубашке, бросилась в комнату к сыну.

Одеяло сползло на пол. Матюша замёрз и, как бездомный щенок, свернулся калачиком, поджав колени почти к самому подбородку. Зинаида осторожно укрыла его. Он заворочался во сне, зачмокал губами, повернулся на спину и блаженно вытянул затёкшие ноги.

Обезумевшая от животного страха мать опустилась на пол подле его кровати и прижалась воспалённой щекой к тонкому мальчишескому кулачку, что высовывался из-под края одеяла.

И вдруг сладкая нега, неизъяснимое умиротворение спустилось на неё неведомо откуда. Слёзы продолжали бежать по её щекам, но теперь уже это были слёзы счастья. Она закрыла глаза и, отдав себя на волю блаженству материнской любви, погрузилась в глубокий сон.

Когда утром Пётр Петрович заглянул в комнату к Матюше, то увидел трогательную картину: мальчишка, недовольно сдвинув на переносице тонкие брови, угрюмо сопел, а рядом, на полу, сидела его мать с зарёванным лицом и… улыбалась.

С утра третьего января тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года, подъезд дома первого секретаря Краснознаменского горкома партии, невольно вызывал в памяти безсмертные строки Николая Алексеевича Некрасова: "Вот парадный подъезд. По торжественным дням одержимый холопским недугом целый город с каким-то испугом подъезжает к заветным дверям".

Ровно в восемь раздался первый телефонный звонок. Второй секретарь горкома Мяздриков, опережая всех, успел раньше других поздравил своего партийного босса:

– Здоровья тебе, Пётр Петрович. Это главное. Ну, а ещё хочу тебе пожелать спокойствия и душевного равновесия. Не трать ты своих драгоценных нервов по пустякам. Учти, нервные клетки не восстанавливаются.

– Спасибо за добрые пожелания, Борис Ильич. С сегодняшнего дня торжественно клянусь сохранять олимпийское спокойствие даже на обкомовской плахе под топором товарища Кахетинского.